Мао Цзэдун

22
18
20
22
24
26
28
30

VIII съезд КПК проходил с 15 по 27 сентября 1956 года. 1026 делегатов с решающим голосом и 107 с совещательным представляли 11 730 тысяч членов партии. Мао не вел заседаний и не делал доклад, ограничившись двумя короткими выступлениями на подготовительном совещании и при открытии съезда. Съездом руководили Лю Шаоци, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин. Да еще в политический отчет, с которым выступил Лю Шаоци, Мао добавил важный абзац: «Понятно, что китайская революция и социалистическое строительство в Китае – дело рук прежде всего самого китайского народа. Потребность в иностранной помощи второстепенна. Совершенно неправильно, потеряв веру, полагать, что ты сам ничего не можешь сделать, неправильно считать, что судьба Китая не находится в руках самих китайцев, полностью полагаясь на иностранную помощь»[235]. Съезд постановил, что «пролетарско-социалистическая революция» в Китае в основном победила. Из устава партии был удален тезис о том, что «путеводной звездой» китайской компартии являются «идеи Мао Цзэдуна». Теперь утверждалось, что «Коммунистическая партия Китая в своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом»[236]. По предложению Мао был воссоздан пост Генерального секретаря ЦК КПК. Им стал Дэн Сяопин.

После отстранения сталинистов от власти в Польше и Венгрии и начала демократической революции в Венгрии Мао 23 октября 1956 года около часа ночи вызвал к себе советского посла Юдина и в присутствии членов Политбюро заявил, что русские отбросили Сталина как меч, а враги подняли этот меч, чтобы убивать коммунистов. За час до встречи Мао провел расширенное заседание Политбюро, где заявил: «СССР готов осуществить вооруженную интервенцию в Польше, нарушив тем самым элементарные правила международных отношений. Это – настоящий великодержавный шовинизм». Об этом председатель сообщил Юдину, угрожающе добавив: «Если вы не прислушаетесь к нашему совету, ЦК КПК и китайское правительство открыто осудят вас»[237].

В результате Хрущев послал войска не в Польшу, а в Венгрию. Интервенцию в Венгрии Мао поддержал, поскольку там, по его мнению, происходила антикоммунистическая революция. 29 декабря 1956 года в «Жэньминь жибао» была опубликована статья «Еще раз к вопросу об историческом опыте диктатуры пролетариата», где критика Сталина была минимизирована и подчеркивались заслуги Сталина в социалистическом строительстве в СССР и в развитии международного коммунистического движения.

В январе 1957 года в Москву прибыла китайская делегация во главе с Чжоу Эньлаем, которая должна была разобраться с вопросом о культе личности Сталина. Чжоу докладывал Мао: «Мы надавили на Хрущева, спросив… почему товарищи, особенно члены Политбюро, работавшие со Сталиным, отказываются брать на себя долю ответственности?» На это Хрущев и Булганин простодушно ответили, что они боялись расстрела, а потому и «не могли ничего сделать, чтобы урезонить Сталина или предостеречь его от ошибок». Чжоу, по его словам, «выразил убеждение нашей китайской партии в том, что открытая самокритика не только не повредит, но и укрепит доверие к партии и ее авторитет». Хрущев уже в аэропорту, «перед тем как выйти из машины», объяснил Чжоу, что «они не могут заниматься такой же самокритикой», как китайские коммунисты, а «если они будут это делать», то «их ждут неприятности»[238].

Мао отреагировал на сообщение Чжоу: «В будущем мы всегда будем оставаться осторожными и скромными, хорошенько пряча хвосты между ног. Нам все еще надо учиться у Советского Союза. Но мы будем учиться у них довольно избранно: воспринимать только хорошее, избегая в то же время плохого»[239].

В конце января – начале февраля 1957 года в закрытых информационных вестниках с санкции Мао публиковались негативные материалы о советской внешней политике накануне Великой Отечественной войны, касающиеся советско-германского пакта о ненападении и вторжения в Польшу, Финляндию и Румынию[240].

17 марта в беседе с руководящими работниками города Тяньцзиня Мао призвал массы беспартийных интеллигентов и членов некоммунистических партий выступить с критикой марксизма и членов КПК, дать честную оценку партийной политике, развернуть критику бюрократизма. Кампания должна была идти под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». 27 апреля 1957 года принял «Решение о движении за упорядочение стиля» – программы обновления КПК. А 10 мая 1957 года ЦК призвал партию вернуться к «яньаньскому пути», когда в условиях войны с Японией, по мысли Мао, сложились гармонические отношения между партийцами и массами. ЦК предложил, чтобы все ганьбу (кадровые партийные и государственные работники, фактически – чиновники. – Б. С.) посвящали часть времени физическому труду вместе с рабочими и крестьянами. В мае 1957 года стартовала новая кампания «ста цветов». На целый месяц Мао дал населению свободу слова и идеологический и политический плюрализм. Но кампания очень быстро вылилась в критику коммунистической системы и марксизма-ленинизма. Антикоммунистические статьи вызывали сочувствие многих университетских преподавателей и провоцировали волнения среди студентов. К этому Мао оказался не готов. Пришлось срочно отменять свободу слова. «Сто цветов» цвели недолго. 8 июня ЦК принял «Указания об организации сил для контрнаступления против правых элементов». В тот же день «Жэньминь жибао» в редакционной статье утверждала: «С 8 мая по 7 июня наша газета и вся партийная печать по указанию ЦК почти не выступала против неправильных взглядов. Это было сделано для того, чтобы… ядовитые травы могли разрастись пышно-пышно и народ увидел бы это и содрогнулся, поразившись, что в мире существуют такие явления. Тогда народ своими руками уничтожил бы всю эту мерзость»[241]. Фактически кампания «Ста цветов» стала провокацией, которая должна была дать предлог для новой волны репрессий против интеллигенции. Около полумиллиона интеллигентов, названных «правыми буржуазными элементами», были заключены в «лагеря трудового перевоспитания».

На сентябрьском пленуме ЦК 1957 года Мао заявил: «Если мы будем тщательно обрабатывать землю, наша страна станет страной самой высокой урожайности в мире. Уже сейчас… есть уезды, где собирают по тысяче цзиней (1 цзинь – 596 г) зерна с одного му (0,0667 га). Можно ли показатели 400, 500, 800 повысить соответственно до 800, 1000, 2000? Я думаю, можно… Я раньше тоже не верил в то, что человек может полететь на Луну, а теперь поверил»[242].

2 ноября 1957 года Мао прибыл в Москву на празднование 40-летия Октябрьской революции. Отношения Китая и Советского Союза ухудшались в том числе из-за презрительного отношения Мао к Хрущеву. Китайский переводчик Ли Юэжань, участвовавший в советско-китайских переговорах, вспоминал: «Неизвестный в истории Второй мировой войны, всего-навсего генерал-лейтенант Хрущев за обедом соловьем разливался о том, что он выше и умней Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами и, кроме того, демонстрировал свой военный талант перед Мао Цзэдуном». Мао в ответ бросил фразу: «Товарищ Хрущев, я уже пообедал, а Вы никак не можете завершить операцию на Юго-Западном фронте»[243]. На собрании лидеров компартий социалистических стран Мао заявил: «Попробуем предположить, сколько погибнет людей, если разразится война? Возможно, что из 2700 миллионов человек населения всего мира людские потери составят одну треть, а может быть, и несколько больше – половину человечества… Как только начнется война, посыплются атомные и водородные бомбы. Я спорил по этому вопросу с одним иностранным политическим деятелем. Он считает, что в случае возникновения атомной войны могут погибнуть абсолютно все люди. Я сказал, что в крайнем случае погибнет половина людей, но останется еще другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли и весь мир станет социалистическим. Пройдет столько-то лет, население опять вырастет до 2700 миллионов человек, а наверняка и еще больше»[244]. Даже видавшие виды коммунистические лидеры были шокированы столь откровенным пренебрежением жизнями сотен миллионов людей.

В Москве на совещании с руководителями соцстран Мао хвастался: «Англия производит ежегодно 20 миллионов тонн стали… через 15 лет она, возможно, достигнет производства 30 миллионов тонн стали в год. А Китай? Через 15 лет Китай, возможно, будет производить 40 миллионов тонн. Разве это не значит обогнать Англию?»[245] На эту похвальбу председателя вдохновило заявление Хрущева, на сессии Верховного Совета СССР двумя неделями ранее пообещавшего за 15 лет догнать и перегнать Америку.

31 января 1958 года Мао опубликовал «Шестьдесят тезисов о методах работы», где обосновал курс «большого скачка» и выдвинул лозунг «Три года упорного труда – десять тысяч лет счастья». Мао вскружили голову успехи первой пятилетки. За 1953–1957 годы, время осуществления первого пятилетнего плана, промышленное производство возросло в 2,4 раза, с советской помощью было построено около 500 крупных промышленных предприятий. Председатель не понимал, что за семь лет достичь уровня высокоразвитых индустриальных государств и построить основы коммунистического общества, как предусматривала программа «большого скачка», никак не получится, и начатая безумная экономическая гонка может закончиться только трагедией. Беда заключалась в том, что Мао, как и другие члены Политбюро, имея большой военный и политический опыт, мало что смыслил в экономике. А в тоталитарной системе власти специалисты из числа беспартийных или низших партийных чиновников практически лишены были возможности критиковать решения высших партийных вождей и влиять на принимаемые ими решения. А умеренное крыло Политбюро, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин, поддержали «большой скачок», став его горячими сторонниками. Кстати сказать, сам термин «большой скачок» принадлежал Чжоу.

В середине февраля 1958 года была начата кампания борьбы против «четырех зол»: крыс, комаров, мух и воробьев – вредителей сельского хозяйства. Люди размахивали тряпками и полотенцами, чтобы несчастные воробьи не могли сесть отдохнуть на крышу или дерево, загоняя их до смерти. Превозносился подвиг командира взвода НОАК Ван Шухуа, одним ударом бамбукового шеста убившего сразу четырех воробьев. Только в одном Чунцине за несколько дней убили более 230 тысяч грызунов, уничтожили свыше 2 тонн личинок мух и собрали 600 тонн мусора. Десятки тысяч тушек замученных воробьев сдали государству. В результате был нарушен экологический баланс, и чрезвычайно расплодились те вредители, которые прежде служили кормовой базой для воробьев и крыс.

Было решено укрупнить кооперативы, объединив в каждом из них до десяти тысяч дворов и более, чтобы мобилизовать массы на строительство ирригационных объектов. Такие суперкооперативы назвали коммунами. Также появилась идея перейти повсеместно к глубокой вспашке (более 50 см) и максимально загущенной посадке зерновых, что в теории должно было повысить урожайность. Воплощаемые в жизнь без учета местных условий в виде особенностей почв, количества осадков, эти новации привели к катастрофическим результатам. Загущенные посевы, например, способствуют полеганию посевов, а глубокая вспашка способствует потере верхнего слоя почвы.

В коммунах стали создаваться общественные столовые, ликвидировав домашние кухни, чтобы женщины тоже могли трудиться в поле. Также ликвидировали заработную плату и приусадебные участки, зато ввели бесплатное питание. Тем самым были подорваны стимулы к производительному труду.

16 июля 1958 года в новом теоретическом органе КПК журнале «Хунци» («Красное знамя») было опубликовано указание Мао: «Надо постепенно и последовательно превращать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, культуру и образование, а также ополчение, то есть общенародные вооруженные силы, в одну большую коммуну, сформировав таким образом базовую ячейку нашего общества»[246]. А в начале августа он решил переименовать коммуны в «народные коммуны» с максимальным обобществлением жизни и труда коммунаров. Мао утверждал: «Такие крупные кооперативы могут заниматься и промышленностью, и сельским хозяйством, и торговлей, и просвещением, и военным делом – и всем этим в сочетании с… лесоводством, скотоводством и вспомогательным рыбным промыслом»[247].

А еще «великого кормчего» радовала бедность китайцев: «Помимо других преимуществ, у 600-милионного населения Китая есть одно явное: это бедность и отсталость. На первый взгляд это плохо, а фактически хорошо. Бедность побуждает к переменам, к действиям, к революции. На белом, без помарок, листе бумаги можно писать самые новые, самые красивые иероглифы, можно создавать самые новые, самые красивые рисунки»[248].

Вряд ли Мао читал гоголевские «Мертвые души», но рассуждал он вполне в духе Манилова: «Каждая крупная коммуна построит у себя магистральное шоссе или широкую бетонную или асфальтированную дорогу. Если ее не обсаживать деревьями, то на такой дороге смогут делать посадку самолеты. Вот вам и аэродром. В будущем каждая провинция будет иметь 100–200 самолетов, на каждую волость будет приходиться по два самолета в среднем. Мы не сумасшедшие»[249].

Вскоре крестьяне и горожане повсеместно стали строем ходить на работу и митинги, так как Мао счел, что «демократия возникает в армии… Когда весь народ – солдаты, то люди вдохновляются и становятся смелее»[250].

Мао настаивал, чтобы все работники умственного труда хотя бы месяц в году занимались физическим трудом, помогая рабочим и крестьянам. В мае 1958 года он решил, что Англию по производству стали можно перегнать не за 15, а за 7 лет, а по добыче каменного угля – за 2–3 года. В 1958 году КНР должна была произвести стали вдвое больше, чем в 1957, т. е. 10,7 миллиона тонн, в 1959 – еще в два раза больше, а в 1962 году – аж 60 миллионов тонн. Чуть позже он захотел иметь в 1959 году 30 миллионов тонн стали, в 1960 – 60, а в 1962-м – 80, 100 или даже 120 миллионов, обогнав не только СССР, но и США. А к 1975 году Мао рассчитывал иметь ежегодно 700 миллионов тонн стали, в 2 раза обойдя Великобританию по производству на душу населения.

Были ликвидированы все еще сохранившиеся к тому времени частные предприятия. Основной упор был сделан на создание «народных коммун» и мелких промышленных предприятий в сельских районах. При этом в коммунах действовал строго уравнительный принцип распределения доходов, а на мелких кустарных предприятиях выплавляли сталь и производили другие изделия столь низкого качества, что путь им был один – на свалку.