Безмолвный Крик

22
18
20
22
24
26
28
30

Что будет, если его поймают? Смогут ли взять живым, или он сделает всё, чтобы не даться в руки полиции? А в тюрьме его приговорят к смертой казни? Очевидно, да. На него повесят все эти убийства, их уже хватит, чтобы дать несколько пожизненных. Как сейчас казнят преступников? Сажают на электрический стул? Вводят смертельные инъекции? Кажется, второе. Господи! Я спрятала лицо в ладонях и покачала головой. В последние дни это не выходит у меня из головы, а ночами мучают кошмары. Лениво стянув джинсы, в одной футболке и трусах я заползла под одеяло совершенно без сил. Голова была тяжёлой. Я устало прикрыла глаза. Если заснуть сейчас, этот, старый, день кончится и начнётся другой. Быть может, он будет получше.

Я легла на подушку и провалилась в тягостную чёрную дрёму.

Не прошло и нескольких секунд, как кто-то бесплотный толкнул меня в грудь, и я повалилась через край кровати, сквозь пространство спиной вперёд, и падала, падала, падала во тьму, пока не проснулась.

Глаза я открыла на втором ярусе кровати в лагере Мел-о-Ларк и стиснула край старого шерстяного пледа. Он знакомо покалывал пальцы. Темнота была густой, как гуашевая краска, и не растворялась от бледной луны, смотревшей в окна, точно поглощая свет. Поначалу сумрак непроглядно покрывал каждый фут. Но потом тучи отплыли в стороны, точно декорации в театральной постановке, и трупно-серебряная луна бледным набрякшим глазом осветила домик. Я вздрогнула и застыла.

Под потолком на крюках висели одетые в белые саваны люди. Множество людей. Их тела слабо покачивались на скрипящих верёвках, оборванная ткань облегала окоченевшие тела. Кому-то саван был короток: из-под него торчали посеревшие, в синяках, босые ноги.

Что это за место?

– Это твой сон, – сказал знакомый хриплый голос справа.

Я повернулась и увидела Крика. Его не было здесь мгновение назад, но теперь он сидел на краю кровати. Я отшатнулась от него, не рассчитав, завалилась назад и едва не упала. Он схватил меня за запястье и притянул себе на грудь.

– Тихо, – сказал из-под маски. Она казалась старой, потрескавшейся и окроплённой засохшей, забуревшей кровью. – Не шуми.

– Лучше отпусти меня! – сердито вскинулась я. – Убийца, кромсальщик. Ревнивое ничтожество.

– Позже отпущу. Может быть. – Он бесшумно спрыгнул на пол и протянул ко мне руки. – И мне всё равно, говори что хочешь. Здесь небезопасно. Пойдём.

– Небезопасно – идти куда-то с тобой, – резко сказала я.

И заткнулась. Послышался скрип верёвки, и тело одного из повешенных медленно повернулось, покачиваясь в воздухе, точно кто-то толкнул его.

Крик выразительно склонил набок голову.

– Останешься здесь одна? – снова спросил он.

Я оперлась ладонями о его предплечья. Он легко опустил меня на доски и завёл себе за спину. И, так как это был сон, за мгновение в нём всё неуловимо поменялось.

В бесконечно длинной комнате стало ещё темнее, точно луну снаружи вновь затмили тучи. Казалось, пространство стало вытянутым, как кишка, и потерялось во мраке. Только угадывались силуэты покойников, подвешенных к потолку, и от них на пол падали длинные страшные тени, которые накрыли нас обоих.

– Что это? – шепнула я и стиснула ремень на брюках Крика, опускающийся вместе с портупеей по бедру к ляжке. – Что это, чёрт побери?

Они обернулись к нам, один за другим с тихим скрипом волокон на натянутых верёвках – все висельники, замирая как раз в тот момент, когда их лица, покрытые саванами, оказывались против наших. Они смотрели на нас там, из-под ткани. Крик спокойно ответил:

– Это всего лишь мой сон, малышка.