Несмотря на опасность, Байрон счел своим долгом вернуться за капитаном Чипом и вместе с несколькими офицерами добрался до операционной. Моряки умоляли капитана пойти с ними.
Чип спросил, удалось ли эвакуировать остальных. «Да, сэр», – ответили матросы и добавили, что только кучка оголтелых бандитов решила остаться. Капитан повторил, что не покинет корабля, пока вся команда не эвакуируется. С трудом его убедили в том, что этих сумасшедших невозможно переубедить – и наконец капитан с трудом поднялся с постели. Опираясь на трость, он попытался идти сам, но, увы, ему требовалась помощь. Скорбная процессия – Чип, поддерживающий его Байрон, матросы с капитанским рундуком на плечах, где среди прочего лежало письмо Ансона, в котором коммодор назначал Чипа капитаном «Вейджера», – медленно двинулась наверх. «Мы помогли ему сесть в лодку, – вспоминал Кэмпбелл, – а потом вынесли его на берег»[363].
Потерпевшие кораблекрушение притулились на пляже под холодным проливным дождем[364]. Чип высчитал, что из первоначального личного состава «Вейджера» в двести пятьдесят матросов и юнг выжило сто сорок пять человек. Изможденные, болезненные, полуголые люди, казалось, потерпели кораблекрушение уже давно. Среди них были и уже семнадцатилетний Байрон, и Балкли, и бесхребетный лейтенант Бейнс, и надменный гардемарин Кэмпбелл, неспособный удержаться от выпивки Козенс и Исаак Моррис – соседи Байрона по кубрику; искусный плотник Камминс, казначей Харви, молодой сильный хирург Эллиот, которого Чип, несмотря на разнос за опиум, считал другом, и матрос-ветеран Джонс. Были здесь штурман Кларк и его сын, восьмидесятилетний кок и двенадцатилетний юнга, свободный черный матрос Джон Дак и верный стюард Чипа, Питер Пластоу. Многие морские пехотинцы погибли, но их капитан Роберт Пембертон выжил, как и его лейтенант Томас Гамильтон, один из ближайших союзников Чипа. Спаслись и несколько инвалидов.
Чип не знал точно, где он и его люди находятся и какие опасности их подстерегают. Вряд ли европейские корабли когда-нибудь пройдут достаточно близко к острову, чтобы их обнаружить. Затерянные посреди нигде, они, казалось, лишены всякой надежды на возвращение домой. «Естественно думать, что для людей, едва не погибших от кораблекрушения, выбраться на сушу было пределом мечтаний, – писал Байрон и добавлял: – Это было великое и милосердное избавление от немедленной гибели, но все же нам пришлось бороться с сыростью, холодом и голодом, и не было никакого видимого средства против любого из этих зол»[365]. Чип считал, что единственный шанс вновь увидеть Британию – сохранить корабль и его команду. Однако он уже столкнулся с неповиновением – кучка отщепенцев на «Вейджере» могла пошатнуть его авторитет в глазах остальных… или уже пошатнула. Не зреет ли заговор? Не винят ли его люди в том, где они оказались?..
Наступила ночь, похолодало, начался дождь. Казалось, пляж продувался всеми ветрами. Хотя Байрон и его товарищи были «слабыми, окоченевшими и почти беспомощными»[366], они отправились искать убежище. Пошатываясь, они двинулись вглубь острова по спутанной болотной траве[367], а затем вверх по крутым холмам, заросшим деревьями, столь же согбенным и побитым ветрами, как потерпевшие кораблекрушение.
Вскоре Байрон заметил куполообразное строение. Около трех метров в ширину и двух – в высоту, оно было покрыто ветками и имело подобие дверного проема. Это сооружение Байрон назвал вигвамом. Он огляделся. Никаких следов обитателей, но они должны где-то быть, на острове или на материке. Внутри хранились копья и другое оружие. Моряки встревожились – они могут попасть в засаду. «Наша неуверенность в их силе и настрое тревожила наше воображение и держала нас в постоянном напряжении»[368], – отметил Байрон.
Несколько человек, ища пристанища от бури, протиснулись в убежище и расчистили место для капитана Чипа, которому пришлось помочь залезть внутрь. В его состоянии он «без такого приюта, вне всякого сомнения, лишился бы жизни»[369], писал Кэмпбелл.
Байрону места не хватило, и вместе с большинством матросов он улегся спать прямо в грязи. Звезды, которые когда-то вели их по морю, скрылись за облаками. Мир погрузился в кромешную тьму, наполненную шумом прибоя, стуком ветвей и стонами больных.
Ночью и утром бушевал шторм. Хотя Байрон и остальные потерпевшие крушение продрогли до костей, они заставили себя встать – лишь трое остались лежать. Они заснули вечным сном.
Чип оперся на трость. Над морем висел туман – плотное серое одеяло. С трудом капитану удалось разглядеть останки «Вейджера» меж скалами. Было очевидно, что Кинг, Митчелл и другие ренегаты, отказавшиеся покинуть корабль, скоро утонут. Чип решил их спасти и отправил молодого Кэмпбелла в сопровождении нескольких матросов на переговоры.
Кэмпбелл отплыл, а войдя в «Вейджер», был ошеломлен бедламом. Митчелл и его банда при содействии боцмана Кинга захватили то, что осталось от корабля. «Одни пели псалмы, – отметил Кэмпбелл, – другие дрались, третьи ругались, а некоторые, напившись, валялись на палубе»[370]. Несколько пьянчуг утонули в луже – их трупы являли собой настоящий апофеоз войны.
Кэмпбелл заметил бочку с порохом и пошел ее спасать. Но двое матросов, озлобленные жестоким обращением с ними во время плавания, набросились на него с криками: «Будь ты проклят!»[371] Третий матрос устремился на него с блеснувшим лезвием штыком. Кэмпбелл со своим отрядом ретировался, оставив ренегатов с их обреченной на погибель добычей.
В тот вечер спящего в убежище Чипа разбудил взрыв, настолько громкий, что эхом отразился от ревущего ветра. Внезапно прямо над ним пролетел металлический шар, врезался в деревья и разрыл землю. Незамедлительно последовал еще один взрыв. Чип понял, что люди на терпящем бедствие корабле, опасаясь, что он вот-вот полностью затонет, стреляли из пушки на квартердеке – сигнал, что теперь они
Оставшихся успешно эвакуировали. Пока они шествовали по острову, Чип не мог оторвать от них взгляда. Поверх обычных просмоленных брюк и клетчатых рубах они напялили одежду из тончайшего шелка и кружева, стащенную из офицерских рундуков.
Поскольку Кинг был боцманом, Чип возлагал на него большую ответственность. Капитан шагнул к боцману. Кинг в своем царственном наряде вел себя как верховный лорд. Левая рука Чипа безвольно болталась, но правой он поднял трость и ударил Кинга с такой яростью, что здоровенный боцман рухнул на землю. Чип поносил его последними словами. Затем он заставил Кинга и остальных, в том числе Митчелла, снять офицерскую одежду. Теперь «бравые мародеры» выглядели «как кучка этапируемых уголовников»[372]. Чип ясно дал понять, что он – капитан и не потерпит неповиновения.
Глава девятая
Зверь
Байрон был голоден. За несколько дней пребывания на острове ни он, ни его товарищи практически ничего не ели. «Большинство из нас голодало уже двое суток, а кто-то и дольше»[373], – писал Байрон. Им пока не удалось обнаружить ни одного животного, которое можно подстрелить. Казалось, тут нет даже крыс. Что еще удивительнее, у берега не водилось рыбы. «Само море, – писал Байрон, – может быть почти таким же бесплодным, как и суша»[374]. Наконец кто-то, отчаявшись, подстрелил чайку. Капитан Чип приказал разделить ее на всех. Мужчины собрали хворост и с помощью огнива принялись разжигать огонь. Наконец повалил густой дым и взметнулись языки пламени. Старый кок Томас Маклин ощипал птицу и сварил ее в большой кастрюле, сдобрив мукой, чтобы получился густой суп. Дымящееся варево разлили в несколько чудом спасенных деревянных мисок.
Байрон наслаждался пищей, но буквально несколько мгновений спустя он и все его спутники ощутили «мучительную боль в животе» и «сильные рвотные позывы»[375]. Мука оказалась заражена. Измученные долгим плаванием и кораблекрушением, теперь моряки страдали еще и от пищевого отравления. Все это вместе с, казалось бы, непрекращающимися бурями лишало всякой надежды на выживание. Спустя столетие британский капитан, чей корабль проходил мимо этого сурового края, отметил, сколь неистово бушевала здесь стихия, назвав его землей, где «в человеке умирает душа»[376].
Сколь голодна ни была команда «Вейджера», люди боялись уходить далеко от пляжа – их страхи подпитывали глубоко укоренившиеся предрассудки. «Твердо уверовав, что, уйдя, дикари притаились поблизости и только и ждут, когда мы разделимся, наши группы не совершали… никаких дальних вылазок»[377], – отметил Байрон. Потерпевшие кораблекрушение в основном жались на узкой прибрежной полосе и не решались исследовать болотистые луга и крутые холмы, поросшие изуродованными ветром деревьями. К юго-западу возвышалась небольшая гора, на севере и востоке виднелись пики пострашнее – один из них в шестьсот метров высотой, с плоской вершиной, над которой поднимался дым, как из курящегося вулкана. Моряки обшарили пляж в поисках мидий и улиток. На берег вынесло обломки: доски палубы, останки грот-мачты, цепной насос, орудийный лафет и колокол. Выбросило и несколько трупов, чей «отвратительный вид»[378] заставил Байрона отпрянуть. Впрочем, вскоре он продолжил поиски и обнаружил кое-что ценнее самого галеона – бочку с соленой говядиной.