– Проходи, милый человек. Кто будешь?
– Голштинский путешественник. Мне бы только ночь переночевать.
Стемнело. Ночь накрыла монастырь. В трапезной, куда монахи пригласили Олеария разделить с ними ужин, редкие свечи скудно освещали большой дубовый стол с лавками по бокам. Тяжелая низкая дверь скрипнула, и в трапезную вошел седой старец. Опираясь на клюку, он поприветствовал путника, и его сгорбленное тело, скрытое под монашескими одеждами, медленно опустилось на лавку. Отужинав, братия постепенно растворилась в кельях, оставив Адама Олеария наедине со старцем.
Беседа лилась протяжным живым ручьем. Игумен монастыря отец Иоанн на правах гостеприимного хозяина старался дать путнику и отдых, и душевное тепло. Расспросив его о том, откуда он родом и что видел, Иоанн посетовал:
– Я, видно, уже не увижу свою родную Австрию. Стар уже. Сто шестой год идет. Привезли меня в Россию, пленного мальчика-лютеранина, перекрестили в православие и послали в Астраханский монастырь. Сколько времени прошло! Теперь вот – игумен. Затеял я сады развести виноградные. Не первый год уж растут. Может, вспомнят меня, русского немца, потомки добрым словом? Рад я, Адам, что именно ты заглянул ко мне на огонек. Душой я с тобой отдохнул. Хоть родную немецкую речь услышал. Не суди, коль плохо говорю. Уже, почитай, сто лет храню ее в сердце, а разговаривать не с кем.
– Сколько я путешествую по Астраханской земле, а еще не встретил ни одного немца, – ответил ему Олеарий. – Единственный ты, видно, на этой земле, но коль уж семя попало в землю, то должно оно прорасти либо колосом, либо деревом. Во всяком случае, новой жизнью.
Адам погладил рукой дубовый стол. Блики на стенах задрожали и поплыли, растворяясь во времени.
Что это было? Со мной или нет? Я только что видела седовласого старца. Да вовсе и не Адам Олеарий стучался в ворота монастыря, а я отворила калитку туберкулезного диспансера. И сейчас моя рука гладила потемневшую от времени деревянную некрашеную стену старинного здания. Сверху, словно переглядываясь друг с другом, на меня смотрели его готические башенки. А голоса?.. Мне показалось, что я услышала голоса. Откуда они доносились: из-за угла старинного деревянного здания или из переулков ушедшего времени? Нет, мне не мерещилось! Я слышала знаменитый хорал Лютера «Даруй нам слова благодать». Он доносился откуда-то из подвала.
Перед его раскрытой, почти вросшей в землю дверью я увидела беззаботную стайку людей. Женщины держали цветы. Мужчины, напустив на себя важность, стояли рядом.
– Сегодня мы торжественно освящаем здание этой последней сохранившейся в Астрахани лютеранской кирхи, построенной еще в XIX веке, – услышала я женский голос.
Его обладательница была облачена в черные культовые одежды.
– Кто это? – спросила я у женщины, стоящей неподалеку от меня.
– Это пастор астраханской Евангелическо-лютеранской церкви святых Петра и Павла Вера Зауэр.
– Что здесь происходит? – удивленно спросила я.
– Мы совершаем эксергезу – изгнание сатаны, – пояснила мне женщина.
Боже мой, я же совсем забыла! После долгих раздумий и споров решили городские и областные власти передать здание туберкулезного диспансера, вернее, здание старой лютеранской кирхи, Астраханскому русско-немецкому дому.
Я увидела, как в подвал стали входить дети. Нарядно одетые, они несли в руках большие белые зажженные свечи. «Боже мой, эти подвалы всегда полны нечистот из-за неработающей канализации! Что там делать детям?» – подумала я.
– В этом обряде обязательно участвуют дети. Они несут очищающий огонь, – словно прочитав мои мысли, шепнула женщина.
Сквозь шепот моей собеседницы мне слышалась то немецкая, то английская речь.
Словоохотливая женщина, интуитивно почувствовав мой интерес, любезно одаривала меня информацией:
ebooksa