Ушедшие в никуда

– Вот, – показала мне Римма вышедшую из строя аппаратуру, – завтра две операции, не знаю, что и делать. Хотела сходить к главному, посоветоваться. Может, зайдем вместе?

Еще не дойдя до кабинета, сквозь открытую дверь мы услышали голос главного врача больницы.

– У меня нет свободных коек… Не знаю куда… Могу только в коридор. Хорошо, везите, – разговаривал он с кем-то по телефону, – …ну, и что из того, что бомжи. Да, зимой сами приходят, но они больные, я не могу их не взять…

Увидев нас в дверях, он кивнул нам с Риммой в знак приветствия, жестом приглашая пройти в кабинет. Мы с удивлением увидели сидящего за столом священника.

– Знакомьтесь, это отец Феофан, – заметив мое удивление, представил нам служителя церкви главный врач. – Он интересуется нашей больницей, вернее, постройками бывшего монастыря.

Наши взгляды встретились.

– Ваше лицо мне кажется знакомым, – обратился ко мне батюшка.

– Я тоже вас где-то видела, – ответила я.

Канун Нового года был наполнен приятными хлопотами. В доме пахло только что принесенной елкой, апельсинами и шоколадом. Новогодние сюрпризы до времени прятались по шкафам. «Бенгальские огни, колбаса, шампанское, – перечисляла я, что куплено. – А хлопушки и свечи? Забыла». Наскоро одевшись, вышла на улицу. День выдался пасмурный. Неуверенные снежинки срывались с отяжелевшего астраханского неба. Купив мишуру на развалах около Братского садика, я решила на несколько минут отключиться от забот и погулять по Кремлю. Благо, до него было рукой подать. Новенькие клумбы ждали весны, чтобы расцвести бархатцами и петуниями, лавочки откровенно скучали в одиночестве. Успенский собор, величественно возвышаясь над бренным миром белокаменным кружевом времен, влек к себе. Я поднялась по ступенькам. Несколько шагов, разбудивших эхо, подвели меня к тяжелой соборной двери. Я вошла внутрь. Умиротворенность невесомым облаком легла на плечи. Всюду сотнями душ горели свечи. Бархатный бас священника, поддерживаемый хором, разливался по всем уголкам храма. В центре его стояла открытая рака. Я остановилась около иконы целителя Пантелеймона среди прихожан и растворилась в наблюдаемом действе. Через какое-то время я почувствовала: что-то меня отвлекает. Повернув голову, поймала на себе взгляд священника, ожидающего исповедующихся. То ли кающихся в храме было мало, то ли все грехи были уже отпущены, но он откровенно скучал. Неожиданно для себя я сделала шаг в его сторону. На меня смотрел красивый молодой человек лет тридцати пяти. Дышащее жизнью лицо с правильными чертами и намеком на улыбку притягивало к себе.

– Исповедоваться хотите, сударыня?

– Я? – смутившись улыбнулась я, а про себя вдруг подумала: «Ох, грешна, батюшка…»

– Я вас слушаю.

– Нет… Я только хотела спросить, – неожиданно для себя начала я разговор, еще не зная о чем.

– Что? – спрашивал его взгляд.

– По какому поводу такая красивая служба? – спросила я первое, что пришло мне на ум.

– Сегодня день памяти нашего астраханского святого Феодосия. Видите раку в центре храма? В ней его мощи. А вон там, – он указал на правое крыло храма, – покоятся мощи преподобного Иосифа. А в часовне около Троицкого собора лежит преподобный Кирилл. 6 июля – день памяти архиепископа Митрофана, но это наша боль. Утеряна его могила где-то на территории Покрово-Болдинского монастыря. Там сейчас туберкулезная больница. Прошлой осенью вели мы раскопки. Нашли какие-то кости да ржавую трубу. Экспертиза показала, что это не то, что надо.

Тогда я промолчала, что работаю в этой больнице и знаю про раскопки не понаслышке. Мне запомнилась эта встреча, но я не думала, что встречусь с отцом Феофаном именно здесь, в больнице. Сейчас его глаза смотрели на меня с тем же живым интересом, но в этом взгляде было что-то, как говорили в старину, «надмирное».

Мы долго беседовали в кабинете главного врача о духовных и материальных ценностях. Отец Феофан ратовал за то, чтобы вернуть старинные постройки церкви, чтоб возродить в их стенах монастырь. Мы, жившие в более реальном и приземленном мире, предлагали другой путь. Чем дольше мы доказывали друг другу свою правоту, тем выше росла между нами стена непонимания.

Видя, что разговор перетекает в неблагоприятное русло, я, с разрешения главного врача, предложила отцу Феофану погулять по территории больницы. Выйдя из административного корпуса на свежий воздух, мы окунулись в густую зелень старых акаций. Видно, этому месту на роду написано быть то монастырским садом, то больничным парком, где весна утопает в белоснежных вишнях, лето – в тени зеленых крон тополей и акаций, а осень – в золоте отговоривших красок.

Асфальтовая дорожка вела нас за больничные гаражи к заброшенному пустырю. Я помнила о том разговоре в церкви, когда отец Феофан упомянул про утерянную могилу епископа Митрофана, и сейчас хотела узнать о ней подробнее. Пустырь встретил нас своей обычной серостью, слегка приукрашенной высохшим камышом.