От неожиданности мы и вправду притихаем. Видать, сильно её достало, если уж наша милая тихоня начала орать.
– У меня двое сыновей, думаешь, я орать не могу?
– Ясно. – Смотрю на Берт, которая недовольно закатывает глаза, однако молчит. – Что, вернёмся к покупкам?
***
В магазине к нам всё-таки подошёл администратор – одним боком прячась за охранника. Так и разговаривал, будто в любой момент готов шмыгнуть за широкую спину.
Влада, как самая милая и человекоподобная из нас, любезно поулыбалась, сказала, что недоразумение решено и мы готовы продолжить покупки в этом замечательном магазине. Мы, на заднем плане, выражали доброжелательность как могли: Берт строила глазки охраннику, а я солидно кивал время от времени.
День закончился без происшествий. Домой я вернулся поздно, с охапкой коробок и упаковок, и сразу лёг спать.
29.
Семнадцатого пришлось отпроситься с работы: Норнберг сказал, что нужно обсудить состояние господина Смита. Хочется верить, что речь пойдёт о прогрессе.
Огромное окно наполняет кабинет доктора солнечным светом, который тут и там отражается от металлического декора: рамки висящих по стенам дипломов и сертификатов, статуэтка на столе и даже подоконник, – всё словно из хирургической стали. И ни пылинки, ни отпечатка пальца или развода от тряпки уборщицы.
Я занимаю кресло для посетителей: бежевая ткань, умеренно-мягкое, спинка чисто номинальная. В отличие от огромного чёрного кресла Норнберга – оно даже с виду кажется настолько удобным, хоть спать ложись.
Откинувшись на спинку, доктор крутит в пальцах ручку – очередной поблёскивающий металл.
– Мы полагаем, что держать господина Смита в стационаре дольше не имеет смысла. Его физическое состояние нормализовалось, что касается функций мозга – он сможет посещать процедуры. Я надеюсь, что привычная обстановка даже поможет ему.
– А эти процедуры вообще дают хоть что-нибудь? Вы видите улучшения?
– Да, безусловно, – Норнберг задумчиво кивает. – Конечно, было бы лучше, если бы он сам стремился к излечению, а не замыкался в контрпродуктивном поведении, но куда деваться.
– Только я не понимаю, как их посещать. Он вроде до сих пор не ходит?
– О чём я и говорю – контрпродуктивное поведение. В принципе он вполне способен ходить с небольшой поддержкой, только сам не хочет. Вы могли бы его сопровождать?
– Занятия ведь днём? Я работаю.
– На вечер перенести не могу, всё забито. Значит, придётся сообщить опекуну, – Норнберг заглядывает в бумаги и делает пометку, – что нужен соцработник. К сожалению, бесплатный контингент… – он многозначительно морщится. – Как повезёт. Но больше вариантов нет.
– Почему?