***
Утром он снова выходит чуть позже меня. Здороваемся. Едим. На этот раз он тоже берёт блинчики – может, потому что видел, как я их ем руками. Это проще, чем вилкой.
Поглядываю на него урывками, чтобы не смущать. Противным тянущим чувством внутри отдаются шрамы, выделяющиеся на светлой коже, – Ру получил их все за последние годы, со мной. Когда я вытащил его из костра, у него и кожи-то не было, а потом наросла новая, гладкая. Теперь же этого добра хватает. Над левой бровью, где была вмятина, и на шее, от моих зубов, и жёсткие утолщения на костяшках пальцев. Толстый свеже-розовый шрам, уходящий с шеи на затылок, под волосы, виден, когда Ру поворачивает голову к окну. А ведь я пафосно обещал, что больше не допущу этого. Правильно, что он ничего не помнит. Может, лучше и не вспоминать. Скоро эти шрамы сойдут, и он начнёт новую жизнь, без этого дерьма.
А мне пора возвращаться к прежнему режиму – работа с утра до ночи.
***
Две недели тянулись непривычно долго. Так странно: Ру разговаривает со мной на «вы», в глаза заглядывает, ждёт ответа. Заискивает. Я, конечно, не против какое-то время побыть крутым защитником, которому смотрят в рот, это тоже приятно для разнообразия, но всё-таки уже хочется, чтобы Ру стал прежним. Тем Эйруином, которым я восхищаюсь. Сильным, несгибаемым, с вот этим его безэмоциональным лицом, холодными ярко-голубыми глазами и кровью на губах. Аж мурашки вдоль позвоночника… А теперь что? Какой-то милый малыш, потерянный и всё время грустный. Конечно, я всё равно его люблю, но… Но верните мне прежнего Ру!
А иногда у него прорываются вполне привычные выражения, интонации, и он выглядит точно таким, как раньше. Как будто ничего не изменилось, и сейчас он хлопнет меня по заднице «потому что нехрен соблазнять».
Работа не так, чтоб отвлекает, и вообще не радует. В пятницу я и вовсе обнаглел: даже не пытался создавать видимость дела, а бесконечно гонял чаи с кофеями и пялился в окно. Даже нет сил думать о чём-либо, хочется отключиться и просто следить за ползущими по небу облаками. Осточертело.
Потом ушёл в туалет и там битых полчаса стоял, невидяще пялясь на свои руки под бегущей водой. Только когда Олдсон хлопнул входной дверью, очнулся и понял, что выгляжу странно.
Вышел.
Но вместо своего кабинета направился в генеральский. Сказал Главному, что мне нужно уйти. Даже не спросил – можно ли отгул? – а поставил в известность.
А Сикорски мне:
– Как твой помощник? Справляется?
И я такой:
– Нормально, уже лучше. Только малость заебло, что он…
Хорошо хоть вовремя дошло, что генерал вовсе не про Эйруина спрашивает, а про рыжего, так что, лишь запнувшись, продолжил: «…уходит по расписанию». Подобная претензия звучит странно, понимаю, но я уж ляпнул первое, что пришло в голову. Хотя меня и правда бесит, что по вечерам, когда я вполне ещё бодр и полон сил для решения рабочих вопросов, лейтенант Кинан уже исчезает из приёмной. Впрочем, в последнее время меня бесит всё подряд.
Да и хрен с ними всеми, и сегодня мне плевать, каким идиотом я выгляжу. Главный в ответ на мою реплику посмотрел недоумевающе, выдал что-то расплывчато-мудрое, а я покивал, распрощался и ушёл.
***
По дороге домой еле сдерживаюсь, чтобы не купить фрукты или сок какой полезный. Нельзя давить на него! И не хочется выглядеть навязчивой наседкой. С другой стороны, что-то ведь нужно делать… Но что?..
Домой добираюсь на четыре часа раньше, чем обычно. Перед входом останавливает внезапная мысль: «Надо было позвонить и предупредить». Мало ли, чем он занят.