Наблюдатели, однако, с готовностью шли на риск оказаться забрызганными, поскольку не было ничего интереснее, чем следить, как из-под быстрого пера выбегают одно за другим выведенные четким почерком слова. Зачастую эти слова оказывались совершенно неожиданными: никто из нас не выразил бы мысль так причудливо и вместе с тем точно.
Закончив создавать очередной сиюминутный шедевр, которому суждено было вспыхнуть на пару дней в газете и угаснуть, словно искра, канув в забвение, – ибо что более мимолетно, нежели светская хроника? – Крэбб отправился в бар «Молли Салливан» смочить горло и немного передохнуть.
Я пошел вместе с ним – вовсе не потому, что он меня позвал, а скорее потому, что он меня не отогнал. Я был младше его на четыре года. В таком возрасте подобная разница кажется еще достаточно существенной, так что, если судить по обычным меркам, мы никак не могли стать задушевными друзьями. К тому же и разница в нашем положении в газете была значительна. Мне поручали небольшие заметки вроде сообщений о потерявшейся собачке или о каком-нибудь погодном катаклизме. Вершиной моей журналистской карьеры на тот момент можно считать захватывающий репортаж о драке, случившейся во время футбольного матча.
Из всего вышесказанного легко заключить, что Тернавайту Крэббу я был не ровня. Тем не менее он приветливо махнул мне рукой в полумраке бара и указал на стул рядом со своим.
– Выпьете, Эверилл?
Была только середина дня, однако я молча кивнул, и Крэбб сделал знак бармену. Тот с кем-то разговаривал по телефону и, не прерывая разговора, налил виски во второй стакан, в точности повторив только что сделанный заказ. Я даже не успел промямлить, что предпочел бы, наверное, пиво, а еще лучше – стакан холодной воды.
Крэбб не столько пил, сколько вертел стакан в руках. Я завороженно наблюдал за тем, как вспыхивает и гаснет искра в глубине темно-золотого виски, как причудливо играют на стеклянной поверхности пальцы моего молчаливого собеседника. Казалось, им ничего не стоит раздавить стакан одним незначительным усилием.
Наконец Крэбб нарушил молчание:
– Что вы думаете о нашей работе, Эверилл?
Я отделался стандартной фразой о том, что газета необходима людям, потому что позволяет узнавать о новейших событиях в мире и в городе.
Он поморщился:
– Для подобной ерунды хватило бы листка объявлений.
– Вовсе нет! – с жаром возразил я и, сам дивясь своей храбрости, высказал мысль, которая посетила меня совсем недавно. У меня еще не было случая ни с кем ею поделиться. – Предположим, вы встречаетесь с человеком, которого совершенно не знаете. Ситуация вашего с ним положения такова, что вежливость не позволяет вам молчать.
– Разве? – тихо перебил Крэбб, улыбаясь загадочной улыбкой.
– Например, вы оба ждете, пока освободится дантист, чтобы принять вас, – развивал я свою мысль, – или вместе вышли покурить во время скучного приема и вам не хочется возвращаться назад, а стоять в глухом безмолвии полчаса кажется не слишком прилично.
– Такое возможно, – нехотя выдавил Крэбб, чем немало меня подбодрил.
– Начать, разумеется, можно с разговора о погоде, но ничто не дает такой замечательный простор для ни к чему не обязывающей беседы, как новости из вчерашней газеты, – заключил я с торжеством. – Это одна из миссий…
Крэбб опять поморщился, на этот раз так сильно, что я поперхнулся и замолчал.
– Как же вы наивны, – еле слышно промолвил Крэбб. – Впрочем, ничего не нужно менять, оставайтесь таким. Некоторым даже удается дожить в подобном состоянии до преклонных лет.
– У меня вряд ли получится, – отрывисто бросил я, пытаясь говорить небрежно, как человек хотя бы несколько поживший и повидавший свет. – Надежд на большое наследство я не питаю, так что, очевидно, я обречен работать до конца жизни, а это довольно быстро избавит меня от иллюзий, если они еще остались.