– Здесь все еще мой дом.
– Ты не спишь ночами.
– Это из-за воспоминаний, а они в любом месте останутся со мной.
Маркус взял ее руки в свои и поцеловал, потом поцеловал ее в щеку. И коротко, нежно в губы. Она царственно, не двигаясь, приняла его поцелуй.
– Извини. Надо было купить кольцо.
– Неважно. – Наконец-то она улыбнулась. – Ты дал мне пистолет.
Утром в день отъезда Маркус долго обнимал Риту. Она не противилась. Крепко обхватив ее руками, он опустил подбородок ей на макушку. Было совершенно ясно, что, возможно, она не приедет к нему никогда. Возможно, он видит ее в последний раз. Возможно, ей здесь никогда не станет настолько паршиво, что она решится сесть в самолет, пересечь океан и начать все сначала. Возможно, она до самой смерти останется в этой деревне – не жить, а существовать.
Одно он знал наверняка и поставил ее об этом в известность: сам он не вернется сюда никогда, если только она не попросит «схватить ее, как багаж, и увезти домой».
– В этом случае я приеду, – пообещал он.
Когда грузовик тронулся, Маркус обернулся и стал смотреть, как постепенно уменьшается ее застывшая перед домом фигурка. Здесь он увидел ее впервые. Казалось, его жизнь отматывалась назад. Вместо того чтобы становиться все ближе, Рита делалась меньше и наконец совсем исчезла. В аэропорту и потом, в самолете, он думал, что еще не встречал такой героической женщины.
Маркус рассказал Амаль о Рите. И о том, что, оказывается, их отец все эти годы спасал чью-то жизнь.
– Моего отношения к нему это не меняет, – отозвалась сестра. – Я уже это пережила.
Маркус все гадал, как ему это удалось. Как можно похоронить чувства к человеку, как он только что похоронил тело? Факт оставался фактом: отец, оказывается, был способен сопереживать. Бросить вызов обществу. Отогнать волков от хрупкой жертвы. Только не с собственными детьми.
Он вернулся к работе. Раскрыл большое дело – поймал банду наркоторговцев, орудовавшую в западной части города. За месяц арестовал шестерых мужчин за домашнее насилие. Разоблачил копа, участвовавшего в отмывании денег. Ходил на судебные слушания. Натаскивал новобранцев. Писал отчеты. Охранял покой людей, а потом возвращался в темный дом, стараясь не думать о том, как в нем тихо и пустынно. Почти всегда засыпал под телевизор, чтобы слышать хоть какие-то звуки, человеческую речь.
Племянник отметил свой первый день рождения. Амаль была здорова, на полставки работала в социальной службе, Джерон давал уроки музыки. Маркус послал Рите по «Ватсапу» свою фотографию с малышом на руках, та ответила: «Окбаль аль 100 сена» [45]. Как мило – сто лет жизни. Арабский народ знал, что жизнь может быть ужасно несправедлива, и все же дорожил ею. «Ты нормально спишь?» – спросил он. А она ответила, что ночами ей по-прежнему невыносимо. Праздники сменяли друг друга, Маркус ходил на обеды по случаю Дня благодарения и рождественские вечеринки, наблюдал, как в гостях у комиссара народ затаскивает друг друга под омелу. Поздравил Риту с Рождеством, послал ей в подарок золотую ленту. Спасибо, ответила она. В участке тоже устроили праздник, весь вечер смеялись – удивительно, сколько удовольствия от вечеринок получали люди, постоянно сталкивавшиеся со всякой мерзостью. Он же наблюдал за всеобщим весельем со стороны, чувствуя себя еще более одиноким.
А через несколько месяцев телефон вдруг зазвонил. Сняв трубку, он услышал ее нежный голос:
– Маркус, пожалуйста. Я готова.
– Хорошо, – ответил он. – Выезжаю.
Благодарности
Спасибо журналам, где впервые были опубликованы мои рассказы: