— Полукнязь. Определенное уважение в компании с презрением.
— Как далеко вы можете уйти от меня?
Усмешка Ирвина сделалась колючей и злой. Во время работы, когда спящие дети ждали ее помощи, Арьяна забыла и о нем, и о князе Кигане, и о своем будущем. Для нее существовали только лекарства в крохотных стеклянных пузырьках и шприцы, которые приносили медсестры. Но Ирвин наверняка был где-то рядом: стоял за дверью в компании Бейлин, мерил шагами коридор, спускался по лестнице.
— Недалеко, — нехотя ответил он. — Поробовал выйти из больницы, и Песня зазвучала снова.
Арьяна представила, как он выходит из высоких дверей госпиталя, начинает спускаться по широким мраморным ступеням и замирает, услышав голос луны у себя в голове. На лбу выступают капли пота, в глазах зажигается жестокий огонь, и сквозь облик человека проступает волк.
На мгновение Арьяну кольнуло жалостью.
— Выйдите, — приказала Арьяна. — Я не прогоняю вас, но спать буду одна. Думаю, в коридоре найдется стул или скамья.
— Найдется, — кивнул Ирвин и поднялся. — Отдыхайте, ваше высочество. Скоро привезут новых больных.
Когда они приехали в госпиталь, то Ирвин решил определить экспериментальным путем, на какое расстояние сможет отойти от своей истинной пары. Он спустился по лестнице — совершенно пустой, весь персонал госпиталя и журналисты бросились в зал за принцессой и лекарствами — и уже у выхода услышал, как Песня пробилась к нему сквозь тишину.
На мгновение ему показалось, что это правильно. Он был порченым, он был калекой — а как калека может бросить костыли, которые давно превратились в его часть? Ирвин сделал несколько шагов назад, Песня затихла, и он почти без сил опустился на ступени.
Это пройдет. Заключение брака — это не просто некий договор, это обряд, наполненный невероятной силой. Как только над ними с Арьяной развернутся священные свитки, Песня угаснет окончательно — и все страхи и боль уйдут вместе с ней, навсегда.
А пока можно и в коридоре посидеть.
Телохранительница, верная рыцарша, одарила Ирвина неприязненным взглядом — искренне боялась за новую госпожу. Незачем, он никогда не причинил бы вреда своей истинной. Он был бы рядом с ней мил и нежен, как ягненок. Осталось только решить, как быть с братом, который теперь вынужден жениться на варанданской принцессе.
Стоило подумать о брате, как скамья скрипнула — Ирвину не нужно было открывать глаза, чтобы понять: Киган здесь. Князь провел эту ночь в госпитале, он наблюдал за девушкой, которую навязывали ему в жены, и пытался понять, что с этим делать. Он уехал во дворец на рассвете, когда его сыновья проснулись после укола, а теперь вот вернулся.
— Как мальчики? — спросил Ирвин. Некстати вспомнилось, как брат однажды подшутил: столкнул его в бассейн, а Ирвин обратился и бросился — прокусил ему руку. Обоих наказали, но Кигана потом жалели, а Ирвина нет.
— Не спят. Попросили яичницу с ветчиной. Когда я уезжал, они играли в солдатики. Шейла не помнит себя от счастья.
Ирвин улыбнулся. Шейла была прекрасной спутницей для князя — верной, послушной, молчаливой и сильной. Что она скажет теперь, когда Киган должен вступить в настоящий брак? Ирвин сомневался, что Шейла просто соберет вещи и вместе с детьми уедет из дворца — а спасительница королевства не потерпит, чтобы рядом с ней жила женщина, которая раньше разделяла ложе с князем.
— Я рад за вас, — искренне сказал Ирвин. — Что ты думаешь делать… со всем этим?
Киган усмехнулся. Ирвин открыл глаза, посмотрел на брата: от того веяло печалью и тоской — все это исчезнет сразу же, как только здесь, в коридоре, появятся посторонние, люди должны видеть своего князя сильным и несокрушимым. Но пока рядом с Ирвином сидел обычный молодой мужчина, усталый, придавленный к земле своим долгом.
— Что сделает ее отец, если я отправлю принцессу назад? Со всеми почестями, с щедрыми дарами, с ледарином, которого им хватит на год? — предположил Ирвин.