– Строго говоря, я им не врал. – Он даже не пытается приблизиться, словно боясь меня напугать. – Каждый следующий был лучше предыдущего. Но я никого прежде не посвящал в своё главное открытие. Ни в ком я не видел…
– Вы мне зубы не заговаривайте! – злюсь я. – Что с сороковым и Флори? Что вы с ними сделали? Где они?!
– Я понятия не имею, – без промедления произносит он.
– Где. Они?! – уже не выдерживаю я.
– Я их отпустил. – Он печально улыбается. – Правда.
– Ч-что? – Я впиваюсь взглядом в его лицо, но ни единое движение мускула не даёт мне подсказки.
– Они хотели уйти – они ушли. – Он разводит руками.
– Почему…
– Зачем их теперь держать? Я выяснил всё, что мне было надо.
– А к-как… как же они выживут без меня?
Воображение рисует первые лучи рассвета, запускающие мутагенез: фотолиз, образование пиримидиновых димеров[18], репарация, воспаление. Организм сорокового будет пытаться избавиться от самого себя, но слои уходят всё глубже и глубже, снег отражает лучи, будто фольга… И что тогда? А если он погибнет, что же будет делать Флоренс?!
– Думаю, для них это хороший конец. – Доктор пожимает плечами. – Они получили то, чего так хотели. И это не наша вина. Они свой выбор сделали.
– Почему они ушли без меня… – практически плачу я, губы трясутся. – Чем вы им пригрозили?
– Я им ничем не угрожал, – серьёзно отвечает доктор. – Но прежде чем и ты сделаешь свой выбор, я просто хотел поговорить с тобой.
– А я вас слушать не хочу! Я хочу уйти! – голос хрипит, словно гвозди в горле застряли.
– Хочешь уйти? – печально переспрашивает доктор. – Тебе здесь так плохо?
Я ничего не отвечаю. Я сломя голову несусь по коридору, будто за мной с лютым лаем гонится незримая стая и вот-вот на спину опустятся когтистые лапы. Я выбегаю на лестничную площадку и толкаю входную дверь – она открыта? С оглушительным стуком створка влетает в стену. Передо мной расстилается снежная гладь двора, над деревьями уже видно выныривающее из серого тумана полукружье плоского белого солнца. Глаза сами выхватывают цепочку следов от крыльца до распахнутых настежь ворот вдали – подошва и точка, подошва и точка. Неужели они и правда ушли?! Бросили меня здесь? Наедине с ним?
На глазах невольно выступают слёзы, и я со всех ног бегу вдоль пунктирной колеи, словно ещё могу догнать сквозь время мираж сорокового, несущего в слабых бледных руках тело с фарфоровой головой. Ледяной воздух жжёт горло, замораживает влагу на щеках. Я, спотыкаясь и задыхаясь, доползаю до ворот, ржаво поскрипывающих петлями на ветру. Приваливаюсь к столбу и останавливаюсь на невидимой границе, той, что разделяет два мира. Человеческий – необъятный, таинственный, опасный, манящий, свободный. И мой – зарешечённый, законсервированный в формалине, родной. Вся моя жизнь в этих трёх этажах – и отсюда кажется лишь тёмным игрушечным силуэтом. Таким незначительным. В дверях неподвижно, будто статуя, застыла до боли знакомая фигура в белом халате.
Я панически бегаю глазами по петляющей, уходящей под гору дороге, по кустам, но, конечно, никого не вижу. Мёртвое рассветное безмолвие. Потихоньку под кожу прокрадывается мороз, в ботинки заваливается хрустящий снег, холодный ветер парусами раздувает пижамную рубашку. Я смотрю вдаль, в прозрачный до звона зимний воздух. Даже если я убегу, что меня будет ждать в той жизни?
Множатся фрактальные ветки возможностей, клетки систем причин и следствий. Так много, что трудно вообразить. Я не думаю, что я там пропаду, но всё же… мне страшно. Я не много знаю о том мире, это правда. Но знаний хватает, чтобы понять – я существо, не задуманное природой. Существо, которое могло быть рождено только в стенах этого дома. Хирургия – не только единственная вещь, которую я знаю, но и единственная вещь, которая мне по-настоящему нравится. Она такая же моя часть, как почки, бронхи и сосуды. И разве смогу я так просто заниматься своим делом в мире, где клеймят за интерес к строению организмов? А доктор… Я оглядываюсь на неподвижный негатив его фигуры в дверях особняка. На слепые, зашитые решётками окна. Кому-то тюрьма. А для меня дом. Даже если мне суждено будет умереть, я приму свою судьбу с честью, достойной медика.