Седая голова накренилась в сторону лежащего на операционном столе солдата, подчеркивая, о ком идет речь.
– Сержанта Щукина нечего контролировать! – резко и с долей сарказма в голосе ответил военврач. – Теперь, после ваших слов, он день и ночь ходить будет. А как только начнет это делать уверенно, то сразу на фронт убежит. Я в этом убежден.
Старый доктор и Егор одновременно ухмыльнулись от услышанного.
Разведчику опять стало понятно, зачем были сказаны эти слова. Его не только подбадривали, но еще и давали понять, что придется приложить немало усилий, чтобы завершающий процесс лечения прошел так, как надо.
С этого дня, невзирая на погоду, Егор брал в руки костыли и начинал бродить с их помощью, сначала по своему этажу, потом по следующему. Далее он направился во двор, где много раз обошел все постройки вокруг. Через несколько недель начал осваивать территорию за пределами госпиталя, первым делом наматывая круги по периметру забора, затем стал выбираться еще дальше, оставляя следы своих ног и костылей на всех окрестных дорожках и тропах.
Его можно было всегда найти по отметинам на земле. Пара круглых точек по краям отпечатка одной, только левой ступни. Потом к вмятине в глине на тропинках стал добавляться еле заметный отпечаток носка правого солдатского ботинка, который Егор начал легонько ставить на землю, старясь давать немного нагрузки больной ноге. Со временем он становился более отчетливым, глубина продавленного им грунта увеличивалась. Через какое-то время начал появляться след от каблука, что говорило о попытке разведчика все сильнее и сильнее нагружать свою правую ногу.
К концу лета Егор перешел с костылей на трость, которую держал поначалу исключительно в правой руке, чтобы снижать, а потом и понемногу повышать нагрузку на конечность, доставившую ему когда-то столько страданий и боли. Он кривил лицо, боролся с эмоциями, гасил в себе мучительные ощущения и упорно ходил по округе, с каждым днем увеличивая время ходьбы и пройденное расстояние.
После окончания прогулки он возвращался к себе в госпитальную палату, снимал мокрую от пота гимнастерку и растягивался на простыне, давая отдохнуть измученным прогулками ногам. Истерзанные пулями мышцы с трудом, но восстанавливались, болели, особенно по ночам, порою не давая спать своему владельцу. Натруженные и натертые костылями подмышки страшно ныли от потертостей на коже. Егор терпел, стискивал от боли зубы и отворачивался к стенке, чтобы никто из раненых не видел его настоящих страданий, написанных на его лице.
Давать слабину на людях он позволить себе не мог. Солдаты со всего госпиталя, особенно молодые, еще совсем зеленые, стекались к его койке, как правило, перед сном. Все хотели слышать от него рассказы о подвигах разведчиков-сослуживцев Егора, о поисках в ближнем тылу врага. Они с завистью и уважением смотрели на его награды, которые, согласно приказу начальника госпиталя, ему нельзя было убирать и предписывалось держать у всех на виду.
Он никогда ничем не хвастался и, вопреки желанию молодых солдат услышать от него рассказы о героизме разведчиков, старался преподать им те необходимые уроки, которые могли бы в будущем пригодиться на фронте, на передовой. Он рассказывал об особенностях маскировки, углубляясь в детали. Говорил о быте в блиндажах и землянках, о взаимопомощи между солдатами, так необходимой в бою. Рассказывал о правильном уходе за личным оружием, об особенностях эксплуатации винтовки, пулемета и автомата. Говорил о том, что необходимо знать правила оказания первой медицинской помощи, владение которыми может помочь спасти свою жизнь и жизнь товарища в боевой обстановке.
Молодые солдаты его внимательно слушали, вникали в слова, задавали вопросы. А он отвечал им, углубляясь в детали своих рассказов, в особенности того или иного дела. Егор старался оправдать доверие главного врача госпиталя, возложившего на разведчика ответственность за влияние на умы тех, кто еще не имел того опыта, который за два с лишним года фронта приобрел он сам.
Стенами палаты авторитет Егора не ограничивался. Облаченный в гимнастерку с сержантскими погонами артиллериста, с нашивками за ранения, с наградами, в выгоревшей на солнце пилотке на голове, он выходил на свои долгие ежедневные прогулки за пределы ограды территории госпиталя. За ним часто следовали те, кому доктора предписывали, как и Щукину, разрабатывать конечности ходьбой. Один или с кем-то, он обходил улицы, стараясь выбирать маршрут с частыми подъемами и спусками, чтобы как можно сильнее заставить работать мышцы ног, дать им нагрузку.
Местные жители узнавали его, здоровались, расспрашивали о фронте, угощали то колодезной водой, то махоркой, то спелым яблоком из собственного сада. Некоторые просили принести его вещи для стирки, чего он очень смущался, не желая чем-то обременять добрых людей. Рассказывал о боях, пытаясь сначала уловить настроение того, кто спросил, чтобы не навредить своему слушателю, в случае если тому уже пришла похоронка, а то и не одна. И таковых ему на пути встречалось много.
Мальчишки с городских улиц, увидев Егора, начинали следить за ним, прячась в кустах. Смущенно улыбались, когда он начинал в ответ заигрывать с ними и обнаруживал их засады еще на подходе к ним, в тот самый момент, когда они его не ждали. За что потом в знак благодарности чумазые, загорелые до черноты и по-летнему босоногие ребята всех возрастов демонстративно вышагивали за ним, следуя по пятам. Куда шел он, туда и они.
Местные девушки, достигшие того возраста, когда на них начинают обращать внимание парни, завидев разведчика, либо уходили прочь с его пути, стыдливо прятались в домах и за оградами, тайком провожая его взглядами. Либо оставались на месте и смущенно улыбались ему, сверкая глазами. Егор отвечал им тем же, подмигивал, но не останавливался, шел дальше, видя перед собой только одну-единственную цель, к которой стремился с момента попадания в госпиталь.
– Зашел бы! А то все мимо ходишь, заглядываешься, – неожиданно позвала Егора к себе в дом молодая, немного старше его самого женщина, часто попадавшаяся ему на глаза при посещении одной из улиц.
Разведчик от неожиданности вздернул брови. Такой прямоты по отношению к себе он не ожидал. Душа солдата очерствела за годы пребывания на фронте. Он привык к воинской дисциплине, к смертельному риску, к ответственности за выполняемые боевые задания, к жесткому спартанскому быту на передовой. Там было не до любезностей. Почти не встречались женщины. А если они и попадались на глаза, то только в полковом или дивизионном штабе, в санитарном батальоне.
Егор сбавил шаг и внутренне напрягся. Став профессионалом в своей нелегкой фронтовой специальности, он почти полностью утратил навыки общения с противоположным полом. Крайняя степень смущения сковала его. В нерешительности он почти остановился, но потом, чтобы не испытывать неловкой для себя ситуации, ускорил шаг и пошел прочь от проявившей интерес по отношению к нему женщины.
На следующий день, пытаясь избежать встречи с попавшейся навстречу женщиной, он выбрал другой маршрут и направился по параллельной улице, решив, что уклон дороги на ней соответствует его требованиям для нагрузки на ноги. По какой-то нелепой случайности они снова встретились, теперь уже лицом к лицу, сами того не ожидая. Егор невольно остановился, одновременно с удивлением и легким испугом посмотрел на женщину.
Ростом примерно с него, очень стройная, темноволосая, довольно красивая, с точеными, правильными чертами лица, на котором особенно выделялись черные глаза с пронзительным взглядом. Устоять, не смутиться было от такого нельзя. Взор женщины практически парализовал волю разведчика. Он замер на пару секунд, поддавшись очарованию случайно встретившейся красавицы на своем пути.