В помещении ненадолго установилась тишина, прерываемая только треском горящей папиросы доктора.
– Ты можешь, сержант, в будущем еще много специалистов-разведчиков воспитать, которые будут востребованы! – продолжил офицер, пристально глядя на Щукина. – Те, кто сейчас протягивает нам руку дружбы и в борьбе с врагом помогает, потом сами нам врагами окажутся. Сейчас у них личина добрая. А потом они себя покажут, какие есть на самом деле. Мы им как кость в горле. И пока существует наша страна, они спокойно спать не будут. Я уверен, что и сегодня они только и думают, как бы нас извести. А потому твои навыки, сержант, которые, я надеюсь, ты передашь следующему поколению разведчиков, пригодятся.
Егор перевел взгляд на доктора.
– Война еще идет, а значит, я там, на фронте, больше нужен, чем когда-то в будущем могу пригодиться, – ответил он твердым голосом.
– Твоя правда, сержант, – опустил военврач глаза, а потом посмотрел по очереди на особиста и комиссара, видимо, пытаясь услышать от них слова поддержки.
Те промолчали в ответ.
Егор еще долго вспоминал этот разговор, думал над предложением начальника тылового госпиталя. Но все же он посчитал, что принял единственно правильное решение остаться в войсках, вернуться на фронт, а не оставаться в глубоком тылу, чтобы учиться на офицера.
…В конце осени, когда его все меньше и меньше беспокоила зажившая рана в ноге, дававшая о себе знать в основном при перемене погоды, а трость стала уже совсем не нужна при ходьбе, он стоял на железнодорожной платформе и ждал поезд, путь которого должен был пролегать далеко на запад. Одетый в зимнюю форму, с вещмешком за спиной, Егор курил возле путей в компании с такими же солдатами, кто вместе с ним собирался отправиться на фронт. Когда вдали, наконец, появился паровозный дымок, а толпа выписанных из госпиталей засуетилась и стала медленно перемещаться к месту посадки в подаваемые вагоны-теплушки, он случайно заметил на пригорке ту самую черноглазую красавицу, с которой познакомился еще пару месяцев назад, когда бродил по улицам недалеко от госпиталя. Она пристально, не отводя своего пронзительного, разящего наповал взгляда, смотрела на него. Он отвечал ей тем же и тоже не отводил глаза в сторону. Они так и стояли, обмениваясь взорами до тех пор, пока паровоз не подтянул к платформе вереницу вагонов, а громкий голос кого-то из командиров не выкрикнул команду на посадку.
Солдаты двинулись вперед. Егор оставался на месте и все смотрел на черноглазую красавицу. Наконец, она помахала ему рукой на прощание. Он кивнул ей в ответ и прочитал на ее губах: «Тебе пора».
Глава 3
Егор проснулся, когда услышал сквозь сон голоса солдат, что ехали с ним на фронт в одном вагоне-теплушке. Вылезать из-под теплой шинели ему не хотелось. Он пригрелся под ней. Однако служебный долг и обязанности старшего вынудили его спуститься с нар и начать предварительную проверку внутреннего состояния вагона, личного состава, наличия воды, дров и тепла от печи. Один из двух солдат, что разбудил его своим голосом, заметил Щукина и, вытянувшись по стойке смирно, уже хотел доложить ему обстановку. Егор успел предупредить его жестом руки, демонстрирующим тому: «Вижу, что все в порядке. Не шуми, не буди никого».
Боец молча кивнул в ответ. В вагоне все спали. Будить никто никого не хотел. Как нистарался сержант Щукин быть строгим и требовательным к своим подчиненным, что у него неплохо получалось, он все равно жалел их и лишний раз не понукал, понимая, что абсолютное большинство из них уже приучено к воинской дисциплине. Почти все ехали на фронт из госпиталей, уже воевали и под завязку надышались пороховой гарью на фронте.
– Смотри, танки! – вдруг бодро произнес своему товарищу тот самый солдат, что был дежурным по вагону этим утром.
Егор нахмурился. Выкрик «танки» среди фронтовиков говорил о самой смертельной из всех существующих угроз на передовой и в ближнем тылу. Одних он до предела мобилизовывал на борьбу, других доводил до панического состояния, до ступора. Но и те и другие при наличии грамотных и решительных командиров готовились принимать смертельный, возможно, последний в своей жизни бой.
Однако выкрика в вагоне не было. Слово «танки» было произнесено с интонацией, выражающей любопытство, интерес. Но по старой фронтовой привычке Егор все же решил проверить то, что увидел его подчиненный. Небольшой проем, образовавшийся между широкой сдвижной дверью и стенкой вагона, возле которого стояли и курили его солдаты, привлек внимание бывалого разведчика. Отодвинув плечом одного из любопытствующих, он заметил с внешней стороны неширокий дощатый перрон и огромное, пролегавшее за ним поле, заставленное всевозможной боевой техникой, преимущественно танками. На параллельном пути стоял железнодорожный состав с пустыми платформами на колесах и несколько построек и конструкций из металла, напоминавших погрузочные сооружения. Повсюду суетились люди, одетые как по-военному, так в гражданскую рабочую одежду. Кто-то что-то выкрикивал, горели костры, гремели моторы тягачей. Огромного размера трактор без кабины тянул за собой остов не то танка, не то самоходки, определить, что это за машина, было невозможно из-за сильно поврежденного, видимо взрывом, корпуса. За ними двигался грузовой автомобиль, тащивший что-то вроде монтажного крана, при помощи которого ремонтные команды обычно производят монтаж или демонтаж двигателей танков. Потом несколько солдат тянули вручную небольшую тележку с чем-то непонятным Егору. А далее, пока его вагон передвигался по путям, перед его глазами предстало целое кладбище боевой техники.
– Ого! – удивленно протянул один из солдат.
– Сколько же тут всего? – всполошился от увиденного еще один боец в вагоне.
– Похоже, с сорок первого года, – нахмурился Щукин, разглядывая открывающуюся картину.
– Не все, товарищ сержант, – перебил Егора подошедший из глубины вагона пожилой солдат, на ходу скручивавший самодельную «козью ножку». – Свежая техника тоже есть.
Разведчик кивнул в знак согласия. Вдоль пути отчетливо виднелись новые модели советских танков, произведенные уральскими заводами и совсем недавно пополнившие парк боевых машин на фронте. У железнодорожных путей были складированы сгоревшие в боях «тридцатьчетверки», самоходные орудия, стоял тяжелый «ИС-2», пара лендлизовских «Шерманов». Почти все из них имели отчетливо видневшиеся повреждения ходовой части, корпусов и башен. На них были пробоины от снарядов, порыжевшая копоть от горения, вывернутые наружу куски железа, образовавшиеся от взрыва боекомплектов.