На колени упал сложенный вдвое листок бумаги. Он пах табаком и, почему-то, грозой. Короткая надпись на нем гласила:
Вальпургиева ночь
«Никому и никогда не испытать чужую боль, каждому суждена своя…»
Пролог
Нервы сдавали. Его трясло от одной только мысли об этой глупой затее. От того, что он собрался выйти в море в ночь, солгав лучшему другу. От того, что так ничего и не рассказал родителям. О том, что «Флиппер» Берга может постичь участь катера Ильинского, Павел старался не думать. Он просто оделся потеплее, нашел шапку и варежки, закинул их в рюкзак, следом отправил в него шоколадку и бутылку с водой. А то мало ли что…
Идти по спящему городу к марине было неприятно. И как-то тревожно. Пашке казалось, что кто-то пристально наблюдает за ним издалека. И от этого неприятного, вязкого чувства хотелось прибавить шагу.
Алька и Инга, обе укутанные в свитеры и штормовки, ждали его в условленном месте недалеко от понтона. Потом Инга просто отвела их к «Флипперу», одной из многих моторных яхт, пришвартованных в марине. Девушка легко спрыгнула на палубу, привычно, не обращая внимания на небольшую качку, прошла к корме, и приподняла одно из расположенных там сидений. Оглянулась и прошипела:
– Сюда! Ну же! Быстро!
Алька бесстрашно шагнула в темноту яхты, и Паше ничего не оставалось, как последовать за ней. Отступать было поздно. Держась за перила, он осторожно спустился по трапу вниз.
В руках у Инги блеснул ключ, самый обычный, похожий на ключ от шифоньера. Тихо щелкнул замок, и дверь распахнулась, пропуская ребят в каюту.
– А теперь сидите тихо! Как мышки! – шикнула Инга и аккуратно прикрыла дверь.
Глава первая
Вальпургиеву ночь[3] Пашка не любил. Не то чтобы он боялся всякой нечисти – когда тебе почти семнадцать, трудно верить в детские сказки, – но полыхающие костры, запах барбекю, туристы, приезжающие на острова ко Дню весны, и всеобщее веселье действовали Павлу Колбецкому на нервы. Вот и сейчас он смотрел на веселящихся одноклассников со смесью зависти и раздражения. Одна из девчонок – судя по заливистому смеху и тяжелым соломенно-желтым косам, это была Эльза, – подскочила к Павлу и схватила его за рукав, заставляя присоединиться к хороводу вокруг огромного костра. Лицо ее было скрыто маской устрашающего вида ведьмы с крючковатым носом и огромной бородавкой над верхней губой. Платье с традиционной вышивкой и пышной юбкой ладно сидело на гибкой девичьей фигурке. Тяжело вздохнув и опустив на лоб маску непонятного чудища, выданную ему Эриком, Пашка поднялся со своего места и отправился к танцующим вслед за девушкой. Ребята приветствовали его радостными криками, и вскоре Павел, вопреки упадническому настроению, заразился всеобщим весельем. Пламя поднималось все выше и выше, песни становились все громче и громче, а танцы – быстрее. Кружась в вихре хоровода, Паша поднял голову вверх, чтобы сквозь прорези в маске посмотреть на весеннее небо.
Почти год Павел Колбецкий провел вдали от коттеджа «Чайка» и своих родных. Он сам принял решение поступать в академическую гимназию после девятого класса – ту самую, которую закончил Елисей, – и пожалел о своем решении ровно в тот момент, когда автомобиль родителей свернул на шоссе с подъездной дорожки спального корпуса пансиона, оставляя Павла один на один со взрослой жизнью…
Но учебный год пролетел, и на носу был уже май. Вальпургиева ночь закончится через пару часов, и наступит День весны. Утром приедут родители, чтобы провести праздник с сыном. Мама наверняка взяла билеты на первый паром, хотя ради того, чтобы успеть на него, им с отцом придется встать затемно.
Кто-то толкнул Павла кулаком в плечо, выдергивая из раздумий, – и он споткнулся от неожиданности, налетев на смеющуюся Эльзу.
– Пашка! Не спи! – проревел ему в ухо Эрик.
Друг и сосед по комнате был в маске чумного доктора, и его голос доносился будто бы издалека. – Смотри, как Эльза на тебя смотрит! Натуральная ведьма! Сжечь!
– Сжечь! Сжечь! Сжечь! – послышалось отовсюду. Вопящую Эльзу подхватили десятки рук и подняли в воздух.