– И нет выше мнения, чем мнение её! – подхватил Робер. – Она – тело Христово, оплот веры Его… Мне остается признать, что я заблуждаюсь; моя вина, моя вина, моя вина… Но если бы вы знали, святой отец, как бы мне хотелось докопаться до истины! – непоследовательно закончил он свое покаяние.
– «Что есть истина?.» – устало произнес Фредегариус, потирая глаза.
– О, да вы утомились, святой отец! – воскликнул Робер. – Не мудрено, – сейчас уже далеко за полночь; это моя старческая бессонница не дает мне спать и позволяет болтать хоть до утра, а вам необходим покой. Хотите, я провожу вас в комнату, где вы сможете хорошенько отдохнуть? Продолжим завтра, если вы не против.
– Нет, мессир. С вашего позволения, я хотел бы сейчас продолжить записи. Не обращайте внимания на знаки, которые подает моя слабая плоть, я пересилю её. Разрешите лишь умыться холодной водой и размять спину, и я буду готов записывать за вами, – улыбнулся Фредегариус.
– Сделайте одолжение… Кувшин и тазик стоят на столике в углу. Может быть, мне полить вам? Христос омывал ноги своим ученикам, и мне, стало быть, не зазорно дать вам умыться, – Робер посмотрел на монаха.
– Ваше смирение заслуживает похвалы, но не утруждайте себя. С моей стороны было бы гордыней принять от вас, благородного рыцаря, такую услугу, – Фредегариус поднялся со своей скамеечки, расправил плечи, покрутил головой и пошел умываться.
– Ну, вам виднее… Вина по-прежнему не хотите выпить? А я налью себе стаканчик, согрею холодную кровь, – сказал Робер.
Часть 6
– В то время как Пётр Пустынник уже вел свою босую и голодную армию на Восток, мы только готовились к походу, – продолжал Робер, глядя, как перо монаха бежит по пергаменту. – У нас появились деньги, которые знатные синьоры, богатые купцы и церковь охотно суживали теперь воинам Христовым в надежде окупить свои расходы сторицей после завоевания Святой земли. Это было выгодное предприятие: неизбежная потеря части денег из-за гибели должников казалась ничтожной по сравнению с захватом несметных богатств Востока. Об этих богатствах говорили тогда решительно все – от нищих на улицах до придворных в королевском замке.
Я слышал, как один бродяга на площади рассказывал о том, что в Святой земле бедных нет; даже угольщики, трубочисты и дворники ходят в парче и бархате, едят и пьют из серебряной посуды, а живут в отдельных домах, где комнат столько, что в них можно заблудиться. Пища у простого люда изобильная и такая дешевая, что голода они не знают совсем, зато часто умирают от переедания. А господа на Востоке носят одежды, расшитые бесценными самоцветными камнями, и на каждый камень можно купить наши полгорода; а едят и пьют с чистого золота, потому как с серебра брезгуют; а дома у них – не дома, а дворцы: на что уж дворец нашего короля большущий, но он запросто вместится во внутреннем дворике любого из господских домов сарацин, – и ещё место останется!
В тот же день в передних покоях королевского замка я стал свидетелем беседы двух важных синьоров, которые пытались определить, сколько доходов приносит Святая земля сарацинам. С важным видом знатоков они перечисляли налоговые поступления, подати и пошлины, а также натуральный оброк от полей, пастбищ и виноградников, а кроме того, доходы от морской и сухопутной торговли, и помимо прочего, от торговли рабами и рабынями, очень прибыльного дела. По подсчётам этих синьоров выходило, что Святая земля дает сарацинам в три тысячи раз больше всего, что имеют христиане всех земель, оставшихся от Карла Великого, – и эта самая скромная цифра, а в реальности она наверняка намного больше.
С жадностью слушали тех, кто побывал на Востоке или, по крайней мере, утверждал, что был там, и они не скупились на необыкновенные подробности! Из уст в уста передавались рассказы о сундуках, заполненных бриллиантами величиной с голубиное яйцо; о подвалах, доверху набитых золотыми слитками размером с плиту кафедрального собора.
Тогда же, по указу короля, в его замке были выставлены на всеобщее обозрение подлинные вещи, привезенные из Азии: оружие с такой богатой отделкой, так сверкающей и сияющей, что темнело в глазах; чаши, тарелки и кувшины из благородных металлов, цены такой высокой, которую никто не мог назвать даже приблизительно; ткани и ковры такие дорогие, столь удивительные по качеству и мастерству изготовления, каких и вообразить нельзя!
От подобного зрелища и непрерывных разговоров о богатствах люди буквально сходили с ума; приют для душевнобольных при монастыре святого Вита был к началу лета переполнен, – как раз к празднику этого мученика.
Второй темой, которую широко обсуждали в то время, были зверства сарацин, и притеснения, которым подвергались христиане в Святой земле. Исходя из речи его святейшества, сарацинов объявляли извергами, душегубами и врагами рода человеческого. Говорили, что у них нет ничего святого; они коварны, вероломны, хитры и злы. Склонность к жестокости и убийству сидит у них в крови, и когда сарацин никого не убил, он печален, а когда убил, – радуется и веселится. Рассказывали, как они издеваются над христианскими рабами, а особенно – рабынями; как глумятся над священниками и монахами, а монахинь насилуют прямо в монастырях. Отмечая склонность сарацин к содомскому греху и скотоложству, говорили ещё об их многоженстве как очевидном подтверждении обшей развращенности.
Раньше рыцари, отправлявшиеся на войну с неверными и совершавшие убийства, на семь лет отлучались от причастия за нарушение заповеди «не убей», но сейчас об этом не было и речи. Какое отлучение, когда сам святейший папа заранее отпустил грехи всем, кто пойдет воевать с сарацинами, и призвал убивать «это отродье»!
– Вы повторяетесь, мессир, – заметил Фредегариус, прекратив записывать.
– Неужели? – удивился Робер. – Это всё моя старость. О, старость – великая насмешница, она любит шутить над людьми!.. А о знамениях накануне похода я вам не сообщал? Нет?.. Тогда запишите, что таковых было много. К примеру, в одной деревне все петухи начали кричать вместо «кукареку» троекратное «аллилуйя», оборотив головы на восток, туда, где находился Иерусалим. В другой деревне лягушки в пруду начали квакать на мотив «Господи, помилуй», рассаживаясь в ряд на берегу и поднимая глаза к небу. В некоем городе тогда же обнаружилась собака, читающая Псалтырь столь чётко и выразительно, на такой правильной латыни, что епископ, который приехал подивиться на чудо, поставил эту собаку в пример местным священникам.
Но всех превзошёл невесть откуда взявшийся осел, ходивший по дорогам и несший на спине барабан и трубу; время от времени он начинал выстукивать копытом барабанную дробь, громко трубить и кричать: «Пора! Пора! В поход! В поход!», – а когда заходил в какое-нибудь селение, просовывал морду в каждую дверь и строго вопрошал: «Вы в походе? Вы в походе?». Да, да, так оно и было, святой отец: труба и барабан этого осла, вскоре испустившего дух, до сих пор хранится в одном кафедральном соборе, а шкура была съедена молью из-за небрежности церковного служки, забывшего пересыпать ее лавандой, перед тем как положить на хранение в сундук.
…Одним словом, всё звало нас к выступлению и всё предвещало победу, – продолжал Робер. – Правда, ни один из королей не пожелал участвовать в походе. Почему? Толковали разное: кто-то говорил, что из страха потерять власть в государстве в своё отсутствие; кто-то утверждал, что из-за опасения внешних врагов, а кое-кто упрекал королей в недостаточном религиозном рвении. Но не наше дело судить государей, тем более что и без них нашлись сильные предводители: герцоги и графы из разных областей христианского мира выступили со своими армиями, а от дворян, желающих присоединиться к походу, не было отбоя.
ebooksa