В ночь после битвы мы праздновали победу и веселились. Было очень тепло, несмотря на позднюю осень, но земля быстро остывала, и к утру повеяло настоящим холодом. Мои товарищи улеглись спать в походной палатке, а я стоял на краю лагеря и смотрел на небо. О, святой отец, там небо не такое, как у нас! Его цвет меняется от черного на закате до фиолетового в зените и синего на восходе; оно бездонное и сияет тысячами звёзд; оно полно жизни. Я понимаю, отчего великие пророки разговаривали с Богом в пустыне – нет на земле места ближе к Богу, чем пустыня: здесь чувствуется близость жизни вечной, и бренность нашего земного существования.
– Второе сражение, о котором мне хотелось бы упомянуть, – продолжал Робер, – произошло при осаде большого сарацинского города. Его окружали два ряда стен со рвами, подходы к которым были открытыми, так что сарацины не давали нам приблизиться, забрасывая стрелами, дротиками и камнями. Если бы численность нашего отряда была большей, мы, невзирая ни на что, прорвались бы к воротам, но имея слишком мало людей, мы простояли в осаде целый год.
А далее произошло чудо: когда мы были уже близки к отчаянию, город вдруг сдался на нашу милость. Иначе, чем чудом, это не назовёшь, ведь у осаждённых было вдоволь припасов, а гарнизон был многочисленным, стало быть, они долго могли держать осаду. Тем не менее, они сдались: выслали к нам переговорщиков, которые обещали богатый выкуп и признание нашей власти с тем только условием, чтобы мы не покушались на жизнь и имущество мирных граждан. Наш граф поручился за это своим рыцарским словом, и город открыл перед нами ворота. Мы ничем не обидели жителей, даже не препятствовали исповедовать их веру, – впрочем, там была и значительная христианская община, – а увидев, сколь велико наше милосердие, услышав наших проповедников, познав истину, принесённую в мир Спасителем, большинство граждан добровольно приняли христианство. В дальнейшем этот город всегда был нашей надежной опорой в борьбе с сарацинами.
– Пожалуйста, подождите, мессир рыцарь, – попросил монах. – У меня закончился свиток пергамента, я должен взять новый. Ваш рассказ удивителен, его следует записать слово в слово. Вот пример того, как вера творит чудеса.
– Конечно, святой отец! – отозвался Робер. – Доставайте ваш пергамент, а я пока подброшу поленья в очаг. Огонь в нём почти погас, а ночи у нас холодные… Вы готовы?.. Очень хорошо. Боюсь, однако, что повесть о третьем сражении вас разочарует. Случившееся в нём противоречит тому, что было ранее. Милосердие сменила жестокость, доброту – злоба, прощение – ненависть, а еще вмешались корысть и жажда быстрого обогащения.
Это сражение случилось незадолго до взятия Иерусалима. Мы заняли тогда крепость, находившуюся на караванном пути в Индию. Тут, в крепких амбарах хранилось много ценностей: шелка, ковры, оружие, слоновая кость, самоцветы, пряности – всего не перечесть. Понятно, что трудно было устоять перед таким искушением, но на первых порах мы взяли лишь малую часть этих богатств, ибо крепость приняла нас без какого-либо сопротивления, хотя и вынужденно, волей судьбы оставшись без защиты.
На нас смотрели настороженно, будто ожидая неприятностей, а наше воображение будоражили сокровища, которые были рядом с нами. Соблазн был очень велик: более двух лет мы воевали в Святой земле, но не нашли здесь сундуков, заполненных бриллиантами, и подвалов, набитых золотыми слитками. Наша добыча была, в сущности, невелика; правда, военных трофеев хватило бы каждому из нас на несколько лет безбедной жизни на родине, однако мы мечтали о большем, когда шли в поход.
И вот подлинные, настоящие богатства лежали теперь возле нас, – отчего бы их не взять? Если бы жители крепости были радушны и гостеприимны, если бы они являлись нашими единоверцами, то и тогда было бы трудно победить искушение, а нас встретили с враждебностью, с упорным нежеланием понять и принять веру Спасителя. Было ясно, что нас терпят, как внезапно набежавшую из диких краев орду варваров, но уповают на быстрое избавление и молят своего Бога поскорее уничтожить нас. В свою очередь, мы тоже прониклись ненавистью к местным сарацинам и ждали от них какой-нибудь каверзы, постоянно пребывая настороже. В такой обстановке достаточно было крошечный искры, чтобы вспыхнул большой пожар, и он, понятное дело, вспыхнул!
Как-то утром мы обнаружили мёртвыми пятерых воинов из ночного дозора; их доспехи и одежда пропали, оружие тоже исчезло; нагие окровавленные тела были свалены в сточной канаве. О грабителях как виновниках этого злодеяния не могло быть и речи: никакие грабители не справились бы с пятью вооружёнными воинами, да и побоялись бы напасть на них, – очевидно, что здесь действовали наши враги, умевшие сражаться.
Граф потребовал, чтобы виновные были найдены и выданы нам в течение трех дней; в противном случае, он пообещал казнить каждого десятого мужчину в крепости. Это требование и угроза расправы вызвали возмущение сарацин, и уже к исходу первого дня их разъярённые толпы бушевали у ворот центральной цитадели, где мы укрылись. Видя, что сарацины вот-вот пойдут на приступ, граф приказал нам совершить вылазку и подавить мятеж. Наши сердца ожесточились, мы вспомнили, как святейший папа призывал нас истреблять неверных, это «отродье».
Не хочу говорить о том, как мы им отомстили, скажу только, что в живых остались немногие из здешних жителей, но и их участь была плачевной: все они были проданы в рабство, включая женщин и детей. Крепость была разрушена до основания, а хранившиеся в ней богатства мы поделили между собой. Любовь и всепрощение, завещанные Христом, были забыты; жестокий и мстительный ветхозаветный Бог восторжествовал над нами.
– Сила гнева Его велика, око за око и зуб за зуб, – проговорил Фредегариус. – Сеющий ветер, пожнёт бурю.
– Да, безусловно, – подтвердил Робер, – но мне всегда казалось странным, что Бог-Отец и Бог-Сын призывают к разным вещам. Как это совместить? Следуя Ветхому Завету, не нарушаем ли мы заветы Нового?
– Всему своё место и всему своё время, – ответил Фредегариус. – Святая Троица нераздельна, но мы не можем понять её ипостаси во всём объёме и во всех проявлениях земной жизни.
– Я тоже пришёл к подобному выводу вслед за Григорием Богословом, – подхватил Робер. – Иначе трудно объяснить, как богоугодное дело может сопровождаться насилием и кровью: я имею в виду освобождение Иерусалима.
– Насилием и кровью? – Фредегариус с изумлением взглянул на Робера. – Но разве не было рыцарям перед штурмом дивного видения, как то описывают хроники: «Разверзлись небеса и показался в них пресветлый облик Сына Божьего, и грянул голос, преисполненный чудесной силою: «Се град мой и бысть ему моим!»». Возможно ли, чтобы насилие и кровь были там, где явился Спаситель?
– Увы, сего чудного видения я не наблюдал, – развел руками Робер. – Мучимый приступом жестокой лихорадки я отлёживался в лагере. Я принял участие в штурме, презрев советы лекаря, в самый последний момент, когда славный рыцарь Летольд уже ворвался в город, крепкие Яффские ворота были проломлены, и наш неустрашимый граф Танкред вошел в Иерусалим.
По городу мы, оруженосцы, пробивались наравне с рыцарями, защищая их от нападения, а иногда и расчищая им дорогу. Ручаюсь вам, святой отец, крови там пролилось немало: особенно отличились германцы, не щадившие никого и не проявлявшие снисхождения даже к иерусалимским христианам, – напрасно те показывали им нательные кресты и именем Христа молили о спасении! Отряды германцев рыскали по городу и, выволакивая, как скот, из узких и отдаленных переулков несчастных, которые хотели укрыться там от смерти, убивали их. Другие врывались в дома и хватали отцов семейств с женами, детьми и всеми домочадцами и закалывали их мечами или сбрасывали с каких-либо возвышенных мест на землю, так что они погибали, разбившись. Невозможно было смотреть без ужаса, как валялись всюду тела убитых и разбросанные части тел, и как вся земля была залита кровью.
Еще до взятия города было согласовано между германцами, что по завоевании его каждый сможет владеть на вечные времена по праву собственности, без смущения, всем, что ему удастся захватить. Потому они проникали в самые уединённые и тайные убежища, вламывались в дома жителей, и каждый вешал на дверях дома щит или какое-либо другое оружие, как знак для приближающегося не останавливаться здесь, а проходить мимо, ибо это место уже занято другими.
Грабёж и насилия продолжались три дня; с гордостью отмечу, что ни я, ни мои товарищи, ни рыцари нашего отряда, среди которых было много французов, не запятнали себя в Святом городе насилием по отношению к безоружным, более того, мы с друзьями спасли от смерти одну сарацинскую семью. Нам отвели для постоя квартал на городской окраине, где жили мелкие лавочники. Когда мы прибыли сюда, то увидели, что здесь хозяйничают германцы, которые без зазрения совести грабили обывателей, мучили и убивали их. Так, они вышибли из дома семью сарацин из четырёх человек: мужчину средних лет, его жену, юную дочь и ребенка лет семи.
ebooksa