Имелась в виду ее единственная дочь. Бекки похлопала мою дочку по спинке и была вознаграждена здоровой отрыжкой. Мы рассмеялись.
– Как назовешь?
Когда она передавала мне извивающийся сверток, ее улыбка немного померкла.
– Прости, но должна спросить тебя, Мариам. Ты ведь… и говорила, что носишь девочку. Откуда ты узнала?
На этот вопрос у меня не было ответа, по крайней мере такого, который я могла бы произнести вслух. Благословенна та, кто помнит…
Сколько лет прошло?
Задняя комната маленькой хижины на Рифе Цезаря, женщина, которая нажимает мне на живот и заставляет пить воду с пряностями. Мари Катрин. Женщина, которая вылечила меня, успокоила мой разум и научила тому, что знала сама о рождении, смерти и способах препятствовать ей. И еще она говорила о том, чему женщина должна научиться сама.
Она умела заглянуть за завесу времени, видеть сквозь туман, читать судьбы. Я этого не забыла.
В маленькой комнатушке вечер, тихо, если не считать кваканья лягушек и стрекота утомленных цикад, прекращающих свою песню с закатом. Комната освещена свечами. Я сижу на тюфяке, который наставница набила для меня, и морщусь, когда она обматывает полосками ткани мою грудь, налившуюся молоком, чтобы кормить ребенка, которого больше нет.
– Прости, малышка, – говорила она, туго затягивая бинты опытной рукой. – Но я должна это сделать… чтобы молоко ушло. – Она грустно качала головой. – К сожалению, ни одна из женщин Цезаря в последнее время не рожала, так что кормилица никому не нужна.
Голова у меня разрывалась от мыслей, от смятения, от боли. Я была ребенком. Нет, женщиной. Родившей ребенка. Но он умер. Мать говорила, что для нее дети подобны цветам: удовольствие и подарок. Дверь в будущее. А если у меня больше не будет детей?.. С этим ребенком не повезло, а вдруг и с другими не повезет тоже? Неужели боги заберут и остальных моих детей и оставят меня без будущего? Когда я рассказала Мари Катрин о своих страхах, ее глаза наполнились нежностью, и она ласково похлопала меня по руке.
– Это не невезение. – Она приоткрыла губы, словно собираясь сказать что-то еще, но умолкла и вышла из комнаты. А вернулась с высокой толстой свечой красного цвета. Свеча горела ровно, несмотря на ветерок, дувший через открытое окно, выходившее на море.
Я хотела спросить ее, что это за свеча, но передумала. Настало время тишины.
Мари Катрин смотрит на меня сверху вниз, потом прямо в глаза. Я дергаюсь.
– Молчи, – шепчет она.
Я киваю, сглотнув от страха.
– Ты… такая юная и все же…
Она смотрит на меня со странным выражением, кажется, грустит о чем-то. Теперь я думаю, она пыталась понять, чем можно со мной, девочкой, поделиться. Я ведь и потом жила по ее завету: никогда не рассказывай всего, что знаешь.
– Ты проживешь долгую жизнь, малышка Мэри. У тебя будет муж. И много близких мужчин.
Я улыбнулась. Тогда я была всего лишь маленькой девочкой, несмотря на все, что мне пришлось пережить. И радовалась предсказанию о муже и «близких мужчинах». Я еще ничего не знала о мире.