– Этот мальчик свободен. Я тоже.
Где же Трехцветка?
– Слушай сюда, ведьма, даже если у тебя есть бумаги, я их порву. Для меня они ничего не значат. Зато за мальчишку можно взять хороший куш, да и ты еще не настолько стара, на что-нибудь сгодишься, а я получу в придачу несколько долларов.
Он огляделся, и я тоже.
– Говорят, у тебя еще есть маленькая черномазая полукровка. Шотландская байстрючка? Она-то мне побольше принесет, долларов пятьсот, а то и тыщу. Я ее в шлюхи продам в Лексингтоне.
– Никого ты никуда не продашь.
Я нацелила дробовик ему в голову, молясь, чтобы Александр стоял смирно. Кайнтукиец рассмеялся.
– А мальчонка-то твой у меня.
Он притянул моего сына ближе и опять захихикал. Вытащил пистолет из кармана и взвел курок.
– Брось-ка ружье, ведьма. Я этого шпингалета задушу или застрелю, коль придется. А ты лучше тащи-ка сюда свою девчонку-полукровку.
– Я тебя убью, – прошипела я. – И его тоже… – Как бы мне хотелось не говорить этого при Александре, который был до смерти перепуган! Но я лучше застрелила бы своего мальчика и свою маленькую девочку, чем отдать их в лапы этого чудовища. Я перевела дыхание. Крепче ухватила приклад и прищурила один глаз.
– Мама!
Трехцветка.
Кайнтукиец обернулся. Александр тут же пнул его в причинное место, вырвался и кинулся прочь. Трехцветка, бежавшая ко мне, споткнулась обо что-то и упала.
Я в мгновение ока взвела курок и выстрелила.
Остальная часть того воскресенья вспоминается кусками как размытый, разбитый сон, звучит глухо, словно из-под толщи воды. Слышались крики, мужские голоса, злые вопли, ржание лошадей, пахло дымом. По всей долине и холмам звонили церковные колокола. Это был не призыв верующих на молитву. Набат.
Охотников за рабами, считая кайнтукийца, было пятеро; они пробирались в свободный штат, переправляясь через реку, чтобы изловить кого-то из беглых и получить награду, а если им отыскать никого не удавалось, хватали первого попавшегося темнокожего, с документами или без. Четверых жители Итонстопа, собравшись толпой, выгнали взашей. Потом община приготовилась к осаде. Мы думали, они вернутся. Если не для того, чтобы закончить свою отвратительную работу, то для того, чтобы спасти кайнтукийца.
Только зря время бы потратили.
На невысоком холме, где осенью созревало просто море ягод, жители Итонстопа вырыли могилу глубиной более шести футов. Из уважения к своему богу, но не к Амосу Кокериллу – а именно так звали кайнтукийца – преподобный Бенджамин произнес молитву. Я наблюдала, как земля сыпалась с лопат на лицо человека, который следовал за мной через несколько жизней, через Вирджинию и, преодолев реку, просочился в Огайо.
– Что прикажете делать с его лошадью? – спросил один из мальчиков Хайвардена, крепко державший животное за поводья. Это был взрослый гнедой мерин, предназначенный для верховой езды, а не для крестьянской работы.
ebooksa