Цезарь поручил мне передать бумаги человеку, говорившему по-португальски, а по-английски знавшему лишь несколько слов. Я должна была еще кое-что сообщить устно ему одному и вернуться с ответом. Цезарь доверил мне серьезную задачу. И я выполнила всё, именно так, как он просил. Ошибкой было возвращаться на «Черную Мэри» короткой дорогой.
Хоуп-Таун – городок маленький, но оживленный, его главные улицы довольно широки для такого захолустья, заполнены людьми и рыночными прилавками, повсюду процветает торговля. Деревьев мало, тени почти нет. Но на окольных нешироких улицах и потенистее, и народу немного, а по той, которую выбрала я, и вовсе шли только двое – он да я. Я услышала его шаги и обернулась посмотреть, кто там, но не успела. Мужчина схватил меня за плечи и потащил в небольшой проем между лачугами, такой темный и глухой, что туда не попадали лучи даже полуденного солнца. Выплюнул несколько слов, гортанных, жестких и невнятных. Английских. От него пахло ромом, по́том и грязью. Держа меня одной рукой, другой сорвал мои штаны и одним толчком вонзился в мое тело, разрушив остатки моих иллюзий о добре и зле в этом мире. Потом замер, выругался по-французски и, сунув руку мне под рубашку, сцапал за грудь, как будто хотел ее оторвать. Затем снова вонзился в меня, на этот раз с такой яростью, что я вскрикивала, пока он не ударил меня по затылку. А потом толкнул на булыжную мостовую, и я поняла, что сейчас меня либо зарежут, либо отсекут голову.
Но он этого не сделал. А только снова обругал меня на языке, который я вскоре научилась распознавать, а затем исчез, оставив меня обмочившейся, трясущейся и разбитой, с ощущением, будто чудовище в обличье человека выпотрошило меня. Не помню, как мне удалось добраться до корабля и привести себя в порядок, не привлекая внимания Цезаря или остальных. Но у меня получилось. А потом я попыталась забыть. Получилось и это. Но в тот момент, сидя в мягкой послеполуденной жаре и глядя на Мари Катрин поверх чашки с водой, я молчала, потому что не знала, что сказать.
Я не могла ей этого сказать. Не могла представить тот день, снова почувствовать, как меня… на спину и рвут мою… Не могла. Да и не стала бы. Но Мари каким-то образом поняла это, словно прочитав мои мысли, увидела именно то, что видела я, будто стояла тогда позади, глядя мне через плечо на весь тот ужас, который я пыталась забыть. Но сейчас она тоже промолчала.
– …Ребенок. – Одно-единственное слово. Ощущение, будто я иду по высохшему руслу реки, покрытому острыми зазубренными камнями, которые врезаются мне в ступни. Кровь, просачивающаяся жалкими струйками, ускользала от моего взгляда.
– Она… до срока. А ты, – и Мари вытерла мне слезы тыльной стороной теплой руки, – ты еще мала.
– А можно…
Я даже не знала, что у нее спросить. Но Мари поняла и медленно покачала головой.
– Нет. Я помолилась за нее и похоронила в таком месте, где ветерок будет охлаждать ей личико, а восходящее солнце даст свое благословение. Ее дух отлетит в тепле и покое.
Я больше ни о чем не спрашивала знахарку, потому что не в силах была слушать ответы.
Много раз в течение жизни я думал об этом моменте. Эта маленькая девочка была моим первым и на протяжении многих лет – единственным ребенком. Интересно, какой бы стала моя жизнь, не будь я так юна, не родись эта девочка до срока. Как она могла бы выглядеть? Ее лицо в моем воображении всегда остается размытым. А лица мужчины, который меня снасильничал, я не видела. Мари Катрин его тоже не видела. Но она видела моего ребенка. А позже тем же вечером, после того, как Цезарь пришел советоваться с Мари, мне лучше вспомнился разговор, который они вели друг с другом за день до того, как я окончательно пришла в себя, когда еще плавала между реальным миром и миром духов.
Цезарь тогда рычал и ревел, как разъяренный бог.
– Я разорву его на клочки, порежу на ломти! Оторву член, ноги и…
– Как ты его найдешь, а? Откуда узнаешь, какого парня резать? Дотла сожжешь Хоуп-Таун? Развесишь всех мужчин старше двенадцати лет на мачтах «Черной Мэри»?
– Узнаю.
– Ну, мужик он и есть мужик.
Ее голос пронзил его, как кинжал.
– Не найдешь ты его. Малышка и сама его не знает. Спрячь свою ярость подальше и молись, чтобы она выздоровела телом и духом.
Цезарь снова ворчал, гневные слова грохотали в груди, как проглоченный гром.
– А что ребенок?
ebooksa