– Дык всего девятьсот пятьдесят фунтов – и забирай яе насовсем! Или пятьсот фунтов табака! – ответил толстяк, с такой поспешностью пряча серебро в карман, словно боялся, что высокий мужчина передумает. Последовал взрыв хохота.
Мужчина без намека на улыбку покачал головой.
– Лепесток не покупает и не продает рабов. Просто одной нашей девчонке нужна помощь, вот и все. Как эта управится, я яе верну. – И он кивнул мне, глядя на цепь: – Сымай железки.
Розоволицый толстяк смолк, глядя на меня, и перестал улыбаться.
– Советую их оставить. Ена из Гвинеи, а тамошним неграм веры нет, ени тобе в любой момент глотку могут перерезать. Плохо приручаются. А то и энтим приласкают, – и он потянул цепь.
Высокий мужчина в темной шляпе смотрел на меня во все глаза, как это делал Цезарь, когда хотел что-то сообщить, не говоря ни слова.
– Ена не побежит, – сказал высокий мужчина. – Сымай.
Более долговязых, чем этот мужчина, я еще никого не видела, но, пожалуй, и более тощих. Даже без шляпы он был высоким, выше Цезаря. Ноги длинные, тонкие, как палки. Быстро двигался по людным улицам, петляя туда-сюда, словно водяная змея. Чтобы не отставать, пришлось бежать следом. Повезло, что он возвышался над толпой. Один раз остановился и посмотрел на меня сверху вниз. А я – снизу вверх на него.
Потом, словно фокусник, вытащил из невидимого кармана какой-то синий сверток и сунул мне в руки.
– Надень.
Это оказался балахон вроде платья. Я послушалась.
– Не отставай и поторопись.
Я прибавила ходу.
На улицах Саванны многолюдно и жарко, они замощены камнем. Я запинаюсь, спотыкаюсь и бьюсь пальцами ног об их выступающие края. Этот же орясина не споткнулся ни разу. Мы почти бежим по кривой улице, которая спускается к воде. Повсюду люди, самые разные. Я, по обыкновению, слушаю слова. Некоторые знаю. Мужчина ведет меня по набережной, вонючей, шумной, грязной, как и в любом портовом городе, которых я уже немало видела по эту или другую сторону темных вод. Монета переходит из одних рук в другие. Приходит и уходит. У причала корабли принимают и разгружают товары. Всякие грузы. Ром. Специи. Ткань. Оружие. Люди. Все темнокожие.
С одной стороны река, с другой – высокие покосившиеся здания. Мой наниматель поворачивается, хватает меня за рукав синего балахона и ведет к одному из них, высокому, обшарпанному, но с выкрашенной в черный цвет дверью, с блестящим медным дверным молотком и ручками. На два шага от этой двери улица выметена и вычищена. Он стучит.
Через несколько ударов дверь открывает невысокая тощая женщина. Неулыбчивая, с острым клювом вместо носа, тонкими губами и темными глазами. Одета как горничная, забывшая фартук, из-под белой шапочки выбиваются пряди рыжевато-золотистых волос. Англичанка или ирландка, судя по виду. Их много в этой части мира.
– Чагой-то ты не очень поспешал, – бурчит женщина. По ее словам и тону я понимаю, что она не англичанка и вовсе не горничная, несмотря на платье.
При виде меня у нее сделался такой вид, словно она собиралась сказать что-то еще, но не стала. Долго и пристально всматривалась. Затем заявила:
– Тока не говори мне, что она повитуха.
Он ухмыльнулся.