Десять жизней Мариам

– Ах, это. Так ведь я родила цветного ребенка, вот срок-то и продлили. Двадцать пять лет! – Она чмокнула малышку в носик. – Мине тогда было шестнадцать.

Двадцать пять лет для женщины в этаком-то месте?

Я считала не так хорошо, как Цезарь, но все равно понимала, что двадцать пять лет – это целая жизнь, а для женщины может просто закончиться смертным часом. Если ее не унесут болезни и жестокость, то роды. Кроме Мари Катрин, а теперь и Лепестка, мне редко встречались женщины старше тридцати пяти лет.

Ее глаза встретились с моими, и она кивнула.

– Да. И как ты думаешь, собиралась я ждать, пока этот толстый придурок изобьет миня до полусмерти, закопает в землю или набьет мине в утробу столько детей, что она превратится в кашу?

Я бы точно не стала.

– Думаю, нет.

– То-то и оно. Я и драпанула. Миня ж там ничего не держало. Он мою лялечку… забрал, как только я отняла яе от груди, и отдал в какую-то семью. Продал, скорей всего. Так чего ради было оставаться? Украла немного деньжат у него из сейфа, подкупила портового грузчика, с которым… была знакома… – Глаза у нее лукаво сверкнули. – И рванула сюда. Без оглядки. – Лепесток прижала ребенка к груди и кончиком носа погладила его по крошечной головке. – Надеюсь когда-нибудь вновь обрести эту дочь. Хоть бы и во сне. – Голос ее смягчился. – Я назвала ее Розой.

Я распрощалась с мечтами о дочери, которую родила, но никогда не видела, о ребенке, которого не могла вспоминать без слез. Это было много лет назад, в другое время, в другом месте, с другим человеком, девочкой, едва уронившей первую кровь. У меня сжалось горло, и я прикусила губу.

– У тебя есть… еще дети?

Лепесток улыбнулась.

– Да. У нас с Ричардом есть сын. Большой, крепкий мальчик. Я его отправила на запад к сестре Ричарда и ее мужу, в земли племени криков[45]. Ему сейчас около двенадцати. – По голосу я поняла, что она очень гордится сыном. – Будет бондарем, как дядя.

Дожидаться возвращения Ричарда из доков было все равно что ждать, пока вырастет трава, хоть я и не сидела без дела ни одной минутки. Лепесток отправила меня полечить маленькие болячки и раздражения ее дам и соседей; правда, сначала накормила. Тушеная курица с рисом и бамией – очень знакомая еда, но совсем не та, которую я ожидала от англичанки, пока не зашла на кухню поблагодарить Тамару, оказавшуюся из волофов[46]. В общем, ожидание вышло приятным. Я начала надеяться, что умение Ричарда торговаться позволит мне найти место в этом новом мире, где я смогу обрести себя.

Но не случилось. Ирландец провернул сделку, которая принесла ему прибыль, а меня оставила рабыней. И послал к дверям Лепестка человека шерифа с пистолетом. За мной.

– Сделал все, что мог, Мариам, – разочарованно объявил мне Ричард. Лепесток нахмурилась. – Ирландец продал тя плантатору из Вирджинии, по имени Нэш. – Бедняга даже сгорбился. – Его заинтересовали твои лекарские навыки, вот он тя и купил. За тысячу фунтов.

Мы с Лепестком дружно ахнули. Время, проведенное с Цезарем, научило меня ценить бумажки, золото, серебро, табак, камни. Тысяча британских фунтов – большие деньги для девушки из Эдо.

Ричард медленно покачал головой.

– Жаль, что ты так молода, но опытна. Будешь лечить и его, и его слуг. И на ферме у него то пятьдесят рабов вкалывают, то сто, как спросишь. Их ты тоже будешь лечить и роды принимать. А потом… – Ричард умолк и поднял на меня глаза. – Детей для него произведешь.

Я слышала слово «заводчик» и знала, что оно означает. Англичане любили порядок. У них полно толстых книг в кожаных переплетах, куда собраны всякие рисунки и таблицы и родословные с описаниями крупного рогатого скота и лошадей. И людей. Они же меня подложат к тому, кого сочтут подходящим. Внизу живота заледенело и засосало.

– Неужели ты не мог сам меня купить? Или хоть уговорить его нанять меня?