К северу от Саванны
Если б было можно, я бы осталась у Лепестка. Она этого хотела, ее долговязый Ричард этого хотел, утверждая, что здесь всегда есть работа для повитухи и того, кого англичане называют «доктором или врачом».
– Кости сами не срастутся, да и кишки то и дело требуется приводить в порядок, не говоря уж о том, что новорожденных кому-то нужно принимать. – Лепесток стиснула зубы. – А детей рожают даже те, кто работает у меня.
Она послала Ричарда торговаться с ирландцем. Намеревалась выкупить меня у аукциониста, а затем выбить мне вольную. Я осталась бы ей должна, но была бы свободна.
– Для меня рабство неприемлемо, – говорила Лепесток, убирая в комнате.
Я присматривала за Констанцей и маленькой Бонитой.
– Сыма-то была не лучше последней рабыни, – продолжала она, собирая грязное белье в узел, который был больше нее. – Приехала сюда в пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом вместе с мэм из работного дома. Ее контракт выкупила торговка табачными изделиями из Мэриленда.
Куча простыней и одежды так разрослась, что из-за нее едва было видно макушку Лепестка.
– Но потом мэм умерла. – Женщина на мгновение смолкла, скатывая белье в комок. – Осталась я адна-адинешенька. А торговка продала миня фермеру. Для забав. В десять-то лет. Фу!
Она сложила белье в прихожей у открытой двери и вытерла лоб рукой.
– Да-да, мине едва десять стукнуло. Года через два у миня родился первый ребенок. А через год – следующий.
Взяв ночной горшок, она подняла окно и вылила его.
– Старый ублюдок, который… мной пользовался, отвел миня к церковным старостам, и с этими ублюдками я валандалась еще пятнадцать лет. Вот так-то. Дай-ка мне ребенка.
Ребенок сладко спал, а Констанца дремала. Я взяла на руки девочку и накрыла простыней мать. Лепесток ополоснула руки и потянулась к ребенку.
– А-а-а-а… до чего ж милая малышка. Волосы как шелк… – Она уткнулась носом в шею спящего ребенка и вдохнула. – О, этот чудный запах новой жизни. Как мине его не хватает.
– А где твои дети? – поинтересовалась я.
Лепесток не изменилась в лице.
– А, первый родился до срока и умер. Второй… – Она закусила губу и посмотрела на крохотную Бониту. – М-да… яе забрали, как только я перестала кормить грудью. А миня отправили в округ Принс-Джордж на другую ферму этого толстого ублюдка. Дочка, вишь ли, была цветная. Вот яе и взяли… наверное, куда-то продали. А миня зарядили еще на двадцать пять лет.
У меня глаза на лоб полезли. За время, проведенное с Цезарем, я многому научилась, в том числе и у Мари Катрин. Но никогда не бывала в английских колониях. И ничего не знала о тамошних обычаях. Для меня оказалось полной неожиданностью, что англичане с белой женщиной тоже могут обращаться как с рабыней. И сказала об этом Лепестку.
А та порхала по комнате, как бабочка, напевая малышке, и ее маленькие ноги резво мелькали по полу.