– Ты нездорова, Мариам. Долли позаботится о тебе… и о ребенке.
Я отдернула руку. Нет. Это он выпустил меня. И я побрела по пыльной дороге к своей хижине, а Долли за мной по пятам. Едва она закрыла дверь, я рухнула на пол.
Эдуард родился 7 июня утром, его первый крик слился со стуком дождя по крыше. Росту он был небольшого, но крепкий и хорошо сложенный, все пальчики на месте, все ровненькие. У него оказался волевой нос Неда и мой лоб. Тельце было цвета жженого сахара. Я обнимала его, целовала, кормила, пока смерть не взмахнула над ним крылом. Маккалох поручил Долли присматривать за мной и сказал, что мне можно не работать, пока она не решит, что я готова. А если кому-то приспичит поболеть или родить, придется звать Эшу или миссис Эймс. Поэтому я лежала в маленькой хижине Долли или сидела в кресле рядом с большим очагом, кормила и нянчила ребенка. И наблюдала за ним, пока он не подхватил заразу, которая бродила по нашим краям. Тогда он перестал есть, перестал плакать, перестал просто быть. Он осветил мою жизнь на целый месяц. А потом угас.
Маккалох похоронил мальчика на своем семейном кладбище, а Клейтон сделал для могилки небольшое надгробие: «Эдуард, сын Мариам, 7–30 июня 1804 года».
Я не сидела в углу и не молила о смерти. Не входила в воды реки и не просила богов унести меня. Не отказывалась от еды и воды. Не плакала. Это было совершенно сухое горе, без слез. После того, как Геркулес высыпал последнюю лопату земли на крошечный ящик, в который положили моего сыночка, я повернулась и пошла обратно в маленькую хижину, вытащила из сундука, стоявшего в углу, кусок белого муслина и туго-натуго перетянула себе груди… Потом надела на голову соломенную шляпу и отправилась в поле. Одна. Остальные еще оставались на кладбище и пели песню, с которой душа моего Эдуарда должна была отлететь к облакам.
5
«Но не все они будут твоими»
Он родился в летний день. День, который хорошо начался и продолжал радовать каждым лучом солнца, каждой птичьей трелью птицы, ласкал мое лицо ветерком, давал дышать сладким, мягким и успокаивающим воздухом. Это был один из самых ужасных дней в моей жизни.
Я горбилась над табачными кустами, спина разламывалась на части. Туфли покрылись грязью, земля под ногами была влажной, но ее прохладная толщина будто ласкала мне ноги. Руки сводило судорогой – прежде я лечила от нее других, а теперь собственными мазями натирала себя так же часто, как Герка с его узловатыми артритными пальцами или Долли с ее радикулитной спиной, пыталась исцелить себя. Время брало свое.
При виде акров зелени, пушистых метелок кукурузы, кланяющихся на ветру, мне в голову пришла мысль, что теперь позади у меня больше полей, холмов, гор, рек… и глубоких вод, чем впереди. Я вздохнула. День моего рождения был так давно, что я забыла, сколько мне лет, но одно знала точно: я старуха. В своем племени, у народа своей матери я была бы мудрой женщиной, ведуньей, которой со своими сокровенными знаниями и стареющим телом пристало помогать роженицам (что я и делала), баловать детей и раздавать ненужные советы, а не заниматься каторжной работой или трепетать от желания, почувствовав прикосновение мужчины. Я выбросила Неда из головы и из сердца. Грудь покалывало. Скоро придется менять повязку.
– Так уж заведено, – говаривала Мари Катрин.
И была права.
Синее безоблачное небо снова и снова отвлекало меня, но останавливаться, не закончив работу, нельзя. Я сосредоточилась на растениях, слушала, как перекликиваются кардиналы и щебечут щеглы. Предупреждая, заверещала голубая сойка. На деревьях стрекотали цикады, исполняя последнюю песню перед смертью и превращением в ночных сверчков. Циклы, круги, времена года, перемены снова и снова…
Я услышала его раньше, чем увидела.
– Мари-а-ам! Мари-и! Где ты? Мари-а-ам!
И вскочила, замерев, словно олень перед стволом ружья. Это был Уош из дома Рассела. Он продирался сквозь густую кукурузу, а добравшись до меня, остановился и рухнул на колени, опустив голову и задыхаясь. Я усмехнулась.
– Ну и ну, Уош, Тузи тебя явно перекормила пирогами и кукурузным хлебом с маслом.
Он посмотрел вверх, и, увидев мученическое выражение его лица, я не стала зло шутить насчет обхвата его пояса.
– Что еще такое? Что за беда?
– Нини… Ребенок… – Уош выплевывал слова, словно стараясь выкроить побольше времени на вдох.
ebooksa