Я вздохнула и похлопала себя по мягкой округлости.
– Ну, как раз когда ребенок попросится наружу.
– А у Рассела ты давно была?
Опять вопрос.
– Долли, ты меня о чем-то расспрашиваешь? Или пытаешься что-то сообщить? Сегодня собираюсь. Несу лекарства детям от кашля и госпоже для ее женских дел. – Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда в последний раз была в доме Рассела.
Теперь настала очередь Долли вздыхать. Ее черные глаза, пылающие на темно-медовом лице, впились в меня с такой пронзительностью, что я даже смутилась.
– Долли… Что? – выговорилось с трудом.
– Ты… видела Нини, когда была там в последний раз?
Нини?
Вот уж глупее девицы я не встречала, а у меня было много знакомых женщин. Нини походила скорее на «подружку», чем на служанку, хотя значилась горничной, – впрочем, все в округе считали, что дом у Рассела не настолько велик, чтобы там требовалась горничная. Но Нини была хорошенькой добродушной и очень улыбчивой. Поговаривали, что после смерти жены она греет постель Расселу, поэтому работы у нее стало куда как меньше. Значит, вовсе не глупая. А скорее «лиса хитрющая»: именно так называла подобного рода особ Лепесток. При каждой встрече с Нини – а я посещала Расселов не чаще раза в несколько месяцев – она вела себя мило, приветливо кивала и называла «тетушкой Мариам», будто я на пути к могиле. Еще бы бабушкой назвала… Ну уж нет. Я ей не тетушка и тем более не бабушка.
– Была там месяц-полтора назад, присматривала за дядюшкой Огастесом. Все время сидела с ним и почти никого не видела.
Долли кивнула, припоминая, и перекрестилась.
Огастес был самым старым здешним жителем: сам он насчитывал себе лет девяносто, то есть вполне мог быть и старше. Долгие годы я лечила его искривленные распухшие суставы, простуду и разболевшиеся зубы, растирала ему ноющую спину. Но после снежной зимы и холодной дождливой весны у Гастеса в легких появились хрипы, которые никак не проходили, что бы я ни придумывала. Он рассказывал, что родился в месте под названием Ангола и до сих пор помнит некоторые слова оттуда. Я этих слов не знала. В последние свои дни он вспоминал те далекие места и людей, давно ушедших к своим богам. Мы все любили Гастеса и скучали по нему.
Я повернулась к дверям, собираясь уходить.
– А Нини видела издалека, она сидела в галерее у виноградных беседок. Просто помахала ей рукой. Да почему ты спрашиваешь?
– Мариам, тебе нужно кое-что знать.
– Долли, я тороплюсь…
– Мариам, когда увидишь Нини…
Я была уже за дверью.
– Мне незачем видеться с Нини, если только она не болеет или не рожает, – огрызнулась я, злясь на Долли и не понимая, почему это касается кого-то, кроме меня и Неда.