Наш дом расположен в жилом комплексе за городом. Этакая деревенька для небедных людей. Частная охраняемая территория. Здесь особенно ценят спокойствие и комфорт. Но всё равно: сегодня слишком безлюдно. Царящая вокруг тишина давит мне на мозги, вызывая в памяти сцены из фильмов ужасов. Из серии «все умерли, и на Земле остался только я».
Собравшись с духом, жму кнопку домофона.
Седой охранник, который скорее похож на вахтёра в доме культуры, запускает меня внутрь без лишних вопросов.
Это означает одно. Меня ждали.
Дверь не заперта. Стягиваю кеды, не наклоняясь, поочередно с каждой ноги. Вешаю джинсовую куртку на первый попавшийся крючок у входа. Чемодан с вещами остаётся тут же, в прихожей. Объёмную сумку хобо прижимаю обеими руками к животу, словно не в силах отпустить. Мне нужно за что-то держаться сейчас.
Опять прислушиваюсь. Ни звука. Как будто нет никого…
Иду в направлении кухни. Там должен быть хоть кто-то. На кухне — всегда жизнь.
Бесшумно ступаю по мягкому ворсу ковра, застилающего полы.
Я помню, у мамы часто мёрзли ноги. Она постоянно носила толстые вязаные носки вдобавок к привычным тапочкам, когда мы жили в общежитии. И хотя в этот дом мы заехали уже после её гибели, отец велел покрыть коврами абсолютно всё.
Из кухни доносится запах чего-то печёного. Запах чего-то из детства, давно забытого. Мучительно пытаюсь понять. Что это? Что-то сладкое. Пахнет ванилью и как будто… ягодами?
Застываю в дверях. Неловко переминаюсь с ноги на ногу.
Мадинат сидит на диване. Вся в чёрном, как обычно. Голова укутана таким же чёрным платком.
Она не одна. Мой брат, Алан головой лежит на её коленях. Безошибочно узнаю его вечно расстрёпанную шевелюру.
Это так странно. Взрослый, большой мужчина практически свернулся клубочком.
Смуглой морщинистой рукой Мадинат ласково перебирает его тёмные волосы, кое-где уже поблёскивающие ранней проседью. Алану чуть больше тридцати, но время неумолимо. Помню, отец обзавёлся сединой примерно в этом же возрасте. Как умерла мама…
Они просто молчат.
Эта картина отзывается острым уколом в сердце. В груди пронзительно щемит. Не сдерживаю рвущийся наружу всхлип. Услышав меня, оборачиваются на дверной проём.
— Аля! — голос Мадинат.
Уронив сумку на пол, бросаюсь к ней. Она обнимает меня. Гладит везде, где может достать. Волосы, лицо. Целует. Плачем, уже вдвоём.
— Аля…