Элеонору разбудил негромкий стук в дверь: пришла горничная.
Едва открыв глаза, Элеонора вспомнила, какой план сложился у нее в голове, когда она засыпала, – один-единственный, но предельно ясный план, а все мысли и заботы, не имеющие отношения к ужасным событиям минувшей ночи, перестали существовать, словно их никогда и не было. Отныне у нее одна цель в жизни – оградить отца от подозрений. И этой цели она должна быть предана безраздельно – душой и телом.
Своей горничной Мейсон она сказала:
– Зайди через полчаса, я еще полежу. Скажи мисс Монро, чтобы завтракала без меня. Через полчаса принеси мне крепкого чаю – очень болит голова.
Мейсон вышла. Элеонора тут же вскочила, быстро разделась и снова легла в постель. Когда горничная принесла ей завтрак, в комнате не было никаких признаков того, что эта ночь прошла не как всегда.
– У вас больной вид, мисс! – сказала Мейсон. – По-моему, вам лучше остаться в постели.
Элеонору подмывало спросить, не встал ли отец, но этот вопрос – совершенно естественный в обычных обстоятельствах – теперь казался настолько рискованным, что у нее язык не поворачивался задать его. В любом случае пора было подниматься и начинать новый день, который по всем приметам ничем не должен отличаться от любого другого. Признавшись, что ей нездоровится, Элеонора тем не менее встала с постели и постаралась обратить свое признание в шутку. С той минуты она пыталась держаться этой линии и время от времени, подавляя завладевший всем ее существом цепенящий ужас, отпускать какие-то ничего не значащие, привычные фразы. Только вот беда: она не могла вспомнить, как обыкновенно вела себя, потому что до той поры жила очень просто, не думая над последствиями своих слов и поступков.
Не успела она одеться, как ей сообщили, что в гостиной дожидается мистер Ливингстон.
Мистер Ливингстон! Явление из прошлой жизни – из жизни до минувшей ночи. Бушующий ночной прибой смыл его следы с песка ее памяти, и лишь ценой неимоверного усилия ей удалось вспомнить, кто он такой – и чего хочет. Она послала Мейсон вниз узнать у слуги, который впустил его, кого спросил этот джентльмен.
– Сперва он спросил мистера Уилкинса. Но хозяин еще не звонил, чтобы ему принесли умыться, и Джеймс сказал, что мистер Уилкинс спит. Тогда этот джентльмен вроде как задумался, а потом спросил, можно ли ему поговорить с вами, дескать, он подождет, если вы сейчас заняты, но ему всенепременно нужно видеть либо хозяина, либо вас. И Джеймс предложил ему посидеть в гостиной, пока сам он сходит уведомить вас.
«Надо спуститься к нему, – подумала Элеонора, – и без долгих разговоров отправить его прочь. Нашел к кому свататься, да еще в такой день!..»
Она быстро пошла вниз, настроенная самым решительным и непримиримым образом к тому, чью любовь считала чем-то вроде скороспелой, выросшей за ночь тыквы – не стоящей внимания, глупой блажью, мальчишеской фантазией!
Элеонора не задумывалась, как выглядит, и оделась, не посмотревшись в зеркало. Ей хотелось как можно скорее отвадить непрошеного претендента. Куда подевалась вся ее робость, застенчивость, девичья скромность, наконец! В таком настроении она вошла в гостиную.
Он стоял у камина. Сделав шаг навстречу ей, он внезапно остановился, увидев ее суровое, белое как мел лицо.
– Мисс Уилкинс, вам плохо! Я пришел слишком рано. Просто через полчаса я уезжаю из Хэмли и подумал… Мисс Уилкинс! Что с вами? Я не хотел…
Дело в том, что Элеонора внезапно упала в ближайшее кресло, словно наповал сраженная его словами, хотя в действительности ноги у нее подкосились под гнетом ее собственных мыслей: она едва ли замечала присутствие мистера Ливингстона.
Он еще на пару шагов приблизился к ней, как будто желая обнять ее, утешить, защитить, но Элеонора вся подобралась и встала. С видимым усилием пройдя к камину, она повернулась к нему и застыла, словно в ожидании, что еще он скажет. Но он был так поражен ее нездоровьем, что почти забыл про цель своего визита и мечтал только об одном – избавить ее от страданий (физических, как он считал). Элеоноре пришлось самой начать разговор:
– Я получила вчера ваше письмо, мистер Ливингстон, и хотела встретиться с вами сегодня, чтобы предотвратить вашу беседу с моим отцом. Я ничего не стану говорить про ваши чувства ко мне… ко мне, которую вы видели один раз в жизни! Скажу лишь, что чем скорее мы оба забудем об этой… скороспелой фантазии, тем лучше.
Она держалась с ним точно взрослая, многоопытная женщина с зеленым юнцом. Он счел ее высокомерной, не ведая, как она несчастна.
– Вы не правы, – сказал он с таким сдержанным достоинством, какого, судя по его прежнему поведению, от него трудно было ждать. – Я не позволю называть скороспелой фантазией то чувство, которое я, быть может, слишком самонадеянно – и слишком скоро – открыл вам, но которое по сути своей глубоко и искренно. В этом я готов поклясться. Известны случаи, пусть и редкие, когда мужчина с первого взгляда настолько пленяется женщиной, что сердцем знает: она, и только она способна составить его счастье. Вся моя фантазия – и тут вы правы – заключается в напрасных мечтах, что вы можете хоть как-то ответить на мои чувства после единственной встречи со мной, и, поверьте, мне стыдно за эти мечты. Не могу высказать, как я раскаиваюсь, что заставил вас прийти и говорить со мной, когда вы так нездоровы!