– Ох, – пробормотала она, – ну наконец-то, я так ждала тебя, радость моя, счастье мое…
Ласково воркуя, она принялась гладить его по волосам исхудавшими пальцами, а он не знал, куда спрятать глаза, опасаясь взглядом выдать себя – выдать свой ужас от происшедшей с ней перемены.
Позже, когда Элеонора, переодевшись, спустилась к ужину, она уже не казалась изменившейся до неузнаваемости. За недели выздоровления ее темные волосы успели немного отрасти и закудрявились, к тому же сейчас их украшала черная кружевная наколка. На ней было легкое муслиновое платье нежнейшего тона, поверх которого она набросила оставшуюся от матери большую черную ажурную шаль; лицо ее слегка разрумянилось и заиграло розоватыми оттенками полевого шиповника; правда, губы по-прежнему были бледны и непроизвольно подрагивали. Пока влюбленные рука об руку стояли у окна, Ральф чувствовал, как от малейшего звука девушку пробирает нервный озноб, хотя со стороны можно было подумать, что она безмятежно любуется пологим длинным склоном аккуратно подстриженной лужайки, спускавшейся к ручью, который, весело журча, бежал по камням к Хэмли.
В какой-то миг Элеонора особенно резко вздрогнула, хотя его слух, не столь чуткий, как у нее, не уловил никакого нового звука. Через минуту в комнату вошел мистер Уилкинс. Он сердечно приветствовал мистера Корбета – наполовину искренне, наполовину наигранно – и тут же завел с ним пространную беседу, почти полностью игнорируя Элеонору, которая тихо отошла в сторону и села на диван рядом с мисс Монро: в тот день все ужинали вместе. Ральф Корбет отметил про себя, что мистер Уилкинс постарел. Еще бы, столько переживаний: достаточно вспомнить бегство мистера Данстера, по слухам прикарманившего деньги фирмы, и болезнь Элеоноры – совсем не шуточной, судя по внешнему виду бедняжки!
За ужином Ральф поневоле мало говорил с ней, ибо его вниманием целиком завладел мистер Уилкинс, постоянно отвлекавший его вопросами и переводивший разговор на чуждые дамам темы. Мистер Корбет отдавал должное изумительному такту хозяина, хотя необходимость без конца подыгрывать ему раздражала молодого человека: он не сомневался, что мистер Уилкинс желает избавить дочь от лишних усилий – и впрямь, по-видимому, чрезмерных для нее, когда даже просто сидеть во главе стола ей нелегко. Чем больше разливался мистер Уилкинс, тем все более молчаливой и подавленной делалась Элеонора, что не ускользнуло от наблюдательного мистера Корбета. Вскоре он нашел объяснение этой обратной пропорции живости у отца и дочери, заметив, как часто наполняется бокал мистера Уилкинса: прислуживавший за столом Флетчер, не спрашивая хозяина, без единого его слова или знака, то и дело подливал ему вина, и мистер Уилкинс залпом осушал бокал.
«Шесть рюмок хересу до десерта! Скверная привычка, – подумал мистер Корбет. – Неудивительно, что Элеонора насупилась». Когда джентльмены остались наедине, мистер Уилкинс и вовсе отпустил вожжи; впрочем, безостановочное питье никак не сказывалось на ясности его мысли и блеске речей. Он всегда отличался талантом легко и занимательно строить беседу, но только сейчас Ральф впервые разглядел в этом редком таланте опасный соблазн, которому, по всей вероятности, и поддался его будущий тесть. И тем не менее, даже осознав, сколь искусителен подобный дар, Ральф многое бы дал, чтобы обладать им: он отлично понимал, как пригодилась бы ему такая свобода выражения и меткость эпитетов на следующем этапе карьеры, когда он продвинется из учеников в практикующие адвокаты. Молодой человек с восхищением и тайной завистью внимал мистеру Уилкинсу, покуда не начал замечать, что у того чем дальше, тем больше путаются мысли и все чаще случаются всплески беспричинного веселья. Почувствовав внезапную брезгливость (какое уж тут восхищение!), мистер Корбет встал с намерением перейти в библиотеку, куда удалились Элеонора и мисс Монро. Вслед за ним туда же направился мистер Уилкинс; по дороге он громко что-то говорил и чему-то смеялся. Поняла ли Элеонора, что отец выпил лишнего, мистер Корбет не мог бы с уверенностью сказать. Когда они вошли, она подняла на них печальный строгий взгляд, в котором нельзя было прочитать ни удивления, ни досады, ни стыда. Однако мистер Корбет подметил, что, встретившись с ней глазами, ее отец как будто сразу протрезвел, молча сел возле раскрытого окна и больше не проронил ни слова, лишь время от времени тяжко вздыхал. Мисс Монро уткнулась в книгу, чтобы не мешать молодым людям, которые вполголоса посовещались друг с другом, после чего Элеонора пошла к себе наверх одеться для променада вдоль реки.
Они прогуливались не спеша, наслаждаясь ласковым летним вечером, иногда садились отдохнуть на травянистом пригорке под живой изгородью, а то просто стояли и смотрели, как лениво плывут по реке баржи под красными парусами, разгоняя рябь по опаловой поверхности воды. Разговор не клеился. Элеоноре не хотелось делать над собой усилие, а у ее жениха из головы не шел мистер Уилкинс, вернее, его слишком очевидное и пагубное пристрастие, которое Ральф в тот вечер с брезгливым удивлением обнаружил.
Домой оба вернулись с серьезными, усталыми лицами (хоть и не такой длинный путь они проделали, чтобы утомиться), и мисс Монро принялась обеспокоенно хлопотать вокруг Элеоноры. Позабыв про песню Автолика[15], она не могла взять в толк, отчего ее подопечная так бледна, если прошли они всего ничего – до ясеневой рощи. Желая положить этому конец, Элеонора объявила, что хочет лечь пораньше, и скрылась в спальне. Мистер Уилкинс куда-то ушел – куда именно, никто не знал, – и в итоге Ральф провел полчаса тет-а-тет с мисс Монро. Уныние и апатию Элеоноры он легко мог объяснить себе тем, что она не хуже его самого видела, в какой кондиции ее отец явился после ужина в библиотеку. Однако у него накопилось множество вопросов, которые он желал бы прояснить с помощью относительно незаинтересованного лица, и потому он постарался как можно скорее свернуть разговор о здоровье Элеоноры и перейти к истории с исчезновением мистера Данстера.
Надо сказать, последняя тема занимала мисс Монро почти так же, как тревога за ее подопечную: ученая дама всегда готова была порассуждать о таинственном бегстве – именно это слово она употребила без малейших колебаний – мистера Данстера. Она охотно изложила Ральфу общепринятую, никем не оспариваемую в Хэмли версию событий: как мистер Данстер никогда никому не нравился; как он никогда не смотрел людям в лицо; как всем казалось, будто он вечно что-то утаивает, чего-то недоговаривает; как он снял крупную сумму (точная цифра неизвестна) со счета в местном банке аккурат накануне того дня, когда покинул Хэмли, – явно замыслив побег; как некто рассказал мистеру Уилкинсу, что видел человека, подозрительно похожего на мистера Данстера, в ливерпульском порту всего пару дней спустя после его исчезновения, хотя безымянный осведомитель куда-то опаздывал и не удосужился окликнуть Данстера; как при проверке обнаружилось крайне плачевное состояние дел в конторе – немудрено, что мистер Данстер предпочел вовремя скрыться… а ведь несчастный мистер Уилкинс так ему доверял! Словом, деньги пропали неведомо как и куда.
– Неужели у Данстера нет ни родных, ни друзей, которые помогли бы пролить свет на его местонахождение и как-то объяснить пропажу денег? – удивился мистер Корбет.
– Никого. Мистер Уилкинс куда только не писал, куда не обращался! Я знаю, что он получил письмо от ближайшего родственника мистера Данстера, его кузена, кажется… коммерсанта в Сити. Так вот даже тот ровным счетом ничего не знает. Разве только что лет десять назад мистер Данстер мечтал уехать в Америку и перечитал массу путевых очерков, как обычно поступают те, кто задумал переезд в другую страну.
– Десять лет – это сильно загодя, – прокомментировал мистер Корбет, не сдержав улыбки, – налицо коварный злой умысел! – И уже серьезно спросил: – У него были долги?
– Нет, про долги я ничего не слышала, – ответила мисс Монро с неохотой, рассматривая это обстоятельство как возможный аргумент в пользу честности Данстера перед Уилкинсами, которым он нанес непоправимый ущерб, желая (считала она) очернить мистера Уилкинса единственным доступным ему способом.
– Странная история, – задумчиво произнес мистер Корбет.
– Вовсе нет, – живо возразила мисс Монро, – уверяю вас. Видели бы вы его – эти зачесанные набок длинные пряди волос, стыдливо прикрывающие лысину, эти бегающие глазки, эта его манера есть с ножа, когда он думает, что никто не видит… всего не перечислишь! Вы не стали бы тогда говорить про странную историю.
Мистер Корбет улыбнулся:
– Я только хотел сказать, что, судя по всему, у него не было склонности к расточительству или пороку, чем можно было бы объяснить присвоение денег. Хотя, разумеется, деньги сами по себе большое искушение… Однако положение партнера гарантировало ему солидный доход без всякого риска. Мистер Уилкинс принял меры к тому, чтобы его задержали в Америке? Это совсем несложно.
– Ах, дорогой мистер Ральф, вы плохо знаете нашего мистера Уилкинса! Такой уж это человек – скорее смирится с потерей, со всеми невзгодами и заботами, на которые его обрекли, чем будет из мести преследовать мистера Данстера.
– Из мести! Какая нелепица! Простая справедливость – по отношению к себе и ко всем – требует, чтобы зло не оставалось безнаказанным, дабы другим неповадно было ходить кривыми путями. Но я не сомневаюсь, что мистер Уилкинс принял необходимые меры. Он не из тех, кто сидит сложа руки после того, как его обобрали.
– Нет, конечно нет! Он дал объявление о розыске проходимца в «Таймс» и местные газеты и пообещал двадцать фунтов любому, кто предоставит полезные сведения.