К Ольге.
Звук слишком тихий, но отчетливый. Его и не сравнить ни с чем. Мыши скребутся иначе. Теннисный мячик катится по полу иначе. Мертвец стучит в окно иначе.
Не игры ли то разума?
Ток-ток-ток. Звук все ближе.
Ток-ток-ток. Звук все страшнее.
Этот тихий равномерный стук пугает больше, чем гулкие шаги, чем скрип тонким черным ногтем по стеклу, чем стоны сдираемой с петель двери.
Ток-ток-ток.
У Ольги внутри все сжалось. Это самое верное описание ее страха – сжалось. Такое вот банальное, но иначе и не скажешь. Страх один, страх един, поджимает внутренности друг к другу, блокирует сердце – ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Лоб, подмышки, спина между лопатками покрылись мелкими каплями пота. Ольга судорожно пошарила рукой рядом с кроватью, нащупала фонарик, включила его лишь с третьей попытки – так сильно тряслись руки. Фонарик зажегся, выхватил край шторки, потом с еле слышным потрескиванием – сегодня ночью все звуки осторожные – заморгал часто-часто. Отключился – включился – отключился – включился – отключился – предпринял еще одну попытку включиться и окончательно сдох.
Ольга с силой ударила фонариком по ладони:
– Работай же, проклятый!
Не помогло. Но он же новый был! И батарейки вчера только меняла.
Ток-ток-ток. Не узнаешь – не догадаешься, кто-что к тебе ползет. Не увидишь – не насмотришься.
Ольга обливалась потом. Пот стекал со лба, попадал в глаза, глаза начало щипать, женщина жмурилась, не могла ничего толком разглядеть. Вспомнила вдруг, что на полке над кроватью свеча есть, и спички должны быть. Ольга поставила их туда на всякий случай. Вот он и настал.
Оглядываясь в темноту (а толку-то?), села женщина на колени, протянула к полке руку, принялась по ней шарить.
Шух-шух-шух – возит по стене Ольгина рука.
Ток-ток-ток – вторит ей нечто.
Шух-шух-шух – сейчас будет свет.
Ток-ток-ток – не успеешь.
Нашлась! Нашлась свечка. А рядом с ней и спички. Руки дрожат, спички по кровати рассыпают, те на пол падают и тоже шумят аккуратно – тук-тук-тук. Словно мало в этом доме осторожных звуков.