Тень Галена

– Как ты, должно быть, помнишь – я врач и часто экспериментирую с ранами – позволишь ли выкупить этого парня? – Гален указал на лежащего в крови юношу, стиснувшего зубы, чтобы не выдать боль и не спровоцировать охрану на побои.

– Как сказал твой человек, – Гален кивнул в сторону стражника, – и как врач я не могу с этим не согласиться – никакого толку с парня не будет неделю, а может даже и две – зачем тебе эти убытки?

Прокуратор испытующе посмотрел на Галена, но тот оставался невозмутимым.

– Встречный вопрос, врачеватель – зачем эти убытки тебе?

– Научный интерес – у него своеобразное повреждение. Скальпирована значительная часть подошвы – увлеченно пустился объяснять мой учитель. Такие раны быстро гноятся и лечатся с трудом, а я как раз подбираю универсальную методику. Есть пара мыслей но… Прежде чем представится случай применить ее на настоящем пациенте, должен ли я испытать ее надежность на рабе? Как вы считаете? – Гален старался придать своему голосу тон, будто тоже не считает рабов людьми.

– Что же, разумно, после некоторой паузы ответил прокуратор – дарю!

– Благодарю тебя! Если мой метод сработает – я получу крепкого слугу, который сможет таскать мою поклажу, изрядно разросшуюся за последние годы – несколько вымученно засмеялся Гален. – Ну а если не сработает – он сдохнет от гангрены. Впрочем останься он здесь, без помощи – это случится буквально на днях.

Прокуратор безразлично кивнул и махнул рукой страже, чтобы раненого раба освободили от цепей. Стоять и тем более ходить привычным образом он не мог и я помог ему допрыгать до лошади на единственной целой ноге.

Пришло время возвращаться в город. До вечера еще оставалось время. Ну а вечером, когда багровое солнце начнет опускаться в воду, прокуратор пригласил нас на ужин. И приглашение это не было простой любезностью – по военному строгим взглядом прокуратор ясно дал нам понять, что равнодушия к проявленному гостеприимству он не потерпит.

***

В импровизированном валетудинарии[9] – лечебнице, наспех сооруженной нами под навесом на заднем дворе виллы Луция, Гален промыл и обработал рану юноши крепленым вином, в особой пропорции смешанным с медом. Оксимель[10] – так называл эту смесь Гален и не раз восторженно рассказывал о невероятной пользе такого средства для лечении ран.

Чистыми тканевыми бинтами Гален крепко связал отслоившийся кусок кожи с поверхностью ноги, а для приема внутрь приготовил травяной уксусный настой, все хитрые компоненты которого я не запомнил. Пригодилась и купленная у капитана еще в Александрии редкая трава со склонов холмов в Малой Азии. Многих из привезенных ему в тот день трав, со слов Галена, невозможно было найти в Египте, так что его дружба с капитаном всерьез влияла на возможности Галена как врача. Что бы ни утверждали колдуны и мистики, далеко не все можно успешно лечить без лекарств!

За все время операции, стиснув зубы так сильно, что белели желваки челюстей, юноша не проронил ни звука. Только учащенно дышал, когда боль становилась совсем нестерпимой.

– А ты силен духом, парень! Скажешь, как тебя зовут? – обратился к нему Гален, когда все необходимое на первое время было сделано.

Юноша помолчал, глядя на врача и словно размышляя, стоит ли отвечать. Возможно, он просто не понимал вопроса, заданного на латыни.

Мне запомнились его глаза. Они имели то редкое свойство разноцветности, которое встречаешь, быть может у одного из нескольких сотен. Один глаз имел цвет морской воды на отмели, а второй был голубым. В сочетании с волосами цвета лишь немногим темнее соломы — это смотрелось особенно красиво.

Однако сейчас, оба глаза на его скуластом, мужественном лице, не выражали ничего доброго и было ясно – должно пройти время, прежде чем униженный, многократно избитый и пропитавшийся ненавистью к своим хозяевам раб заговорит с новым господином. Каким бы неожиданно добрым он ни оказался.

Гален не стал настаивать, посоветовал ему хорошенько выспаться и ободряюще похлопал по плечу. Даже от этого безобидного прикосновения юноша заметно вздрогнул и отвернулся, будто его огрели палкой.

Луций выехал много раньше нас – он объяснил, что вынужден обсудить с наместником некоторые вопросы касающиеся выработки шахт. К тому же, хоть он и попытался скрыть это, для его души отвратительной показалась сама идея созерцать, как мы станем возиться с раненым молодым северянином. Не было никаких сомнений, что уж сам-то он предпочел бы всадить тому нож под ребра в первом же приступе гнева, которые охватывали его постоянно, по многу раз за день. Северян из далекой Британии он, казалось, ненавидел с особой жёсткостью.

– Ах Луций – я совсем не помню его таким – печально покачал головой Гален, когда старый товарищ ускакал к дому прокуратора, поднимая клубы пыли из-под копыт нещадно подстегиваемой лошади. – Когда мы мальчишками бегали по окрестным холмам, еще в Пергаме – он был впечатлительным и, может разве что чуть-чуть заносчивым юнцом. Остальные дразнили и не очень-то жаловали нас, ну а мы отвечали этим бездельникам взаимностью и часами могли греться в траве, вытачивая из дерева игрушки или обсуждая пройденные уроки. У нас был один учитель философии – Гай. У него, кстати, и Аристид занимался – помнишь, я рассказывал тебе про этого глубоко суеверного, очень образованного ритора?