– Не бойся, мой юный друг – поверь, здесь никому нет дела до наших мнений. Да и Рим, вроде, не у самого моря раскинулся, не так ли? Я, впрочем, там пока не был, – с улыбкой добавил он.
– А откуда ты? Из Афин? – я набрался смелости проверить свою догадку о греческом происхождении нового знакомого. Заодно хотелось попытаться увести его от научных тем, чтобы не садиться в лужу при упоминании каждого второго трактата. Совсем начистоту – еще лучше было бы нам уйти хоть куда-то с проклятой жары или, по крайней мере, мне спрятаться от нее самому.
– Афины прекрасный город, но даже там нет такой роскошной библиотеки, как у нас в Пергаме, – задумчиво начал Гален, – Пусть она и поменьше вашей Александрийской, но разрази меня Зевс[16], если и пергамские привратники столь же непроходимо тупы! Хотя я, впрочем, рад новым знакомствам – добродушно рассмеявшись заключил он.
– Ну а тебя, Квинт, какими ветрами занесло в Александрию? Или ты вырос здесь? Если так, то прости – из уважения к юному римскому гражданину я буду вынужден взять свои слова о бесчисленных недостатках египетской жемчужины назад. Хотя…
Он рассмеялся.
Удивительно болтливый. Дерзко-ироничный. Горячо увлечённый и уверенный в своей всеохватной правоте – таким был Элий Гален в день нашей первой встречи. Он был старше меня на доброе десятилетие. Мне многое предстояло узнать об этом удивительном человеке в дальнейшем. Многим восхищаться, а многое и возненавидеть. Еще большему – научиться у него.
Но тогда, полвека назад, растерянный, юный и смущенный напором его обращения, я разрывался между интригой необычного знакомства и желанием поскорее отыскать уместный предлог, чтобы сбежать.
Но куда там – разразившись очередным потоком речей, ловко увязывая медицину, философию, политику и цитаты десятков древних авторов воедино, Гален тащил меня за собой, словно течение мощной реки.
– У меня идея, а не выпить ли нам прохладного вина? Египетское, правда, жидковато, да и пованивает – сущая дрянь! Но ведь день такой жаркий…
***
Мы шли по великолепно прочерченным улицам Александрии, удачную планировку которых отмечал еще Диодор Сицилийский, двести лет назад записав, что благодаря искусному расположению улиц город открыт ветрам, что дуют с моря и приносят с собой прохладу, делая климат умеренным и здоровым.
Главная улица города, на которую мы вышли, двигаясь в сторону гавани, была Канопским проспектом, пересекающим город с запада на восток. Начинаясь на востоке Воротами Солнца, она оканчивалась на западе Воротами Луны. Прорезая огромный город почти посередине, вся она была застроена роскошными зданиями и храмами. Роскошные арки, колонны, но, главным образом, лавки возле них, служили местом притяжения любопытствующей толпы.
Здесь можно было встретить изящно одетых женщин, оставляющих за собой шлейф тонкого аромата духов, важных магистратов[17], некоторые из которых гордо шагали в окружении ликторов, или даже восседали на паланкинах. Много было здесь и торговцев всем, что вообще можно найти в Империи – в воздухе витали запахи мяса, свежих булок, пряных специй, кожи и дыма – неподалеку топились термы[18]. Любой прохожий обнаружил бы вокруг себя множество снующих по делам своих господ рабов. Вся эта пестрая масса разноцветных туник и тог двигалась, шумела, прорезала город, заполняя улицы, словно разноцветная вода хитрую систему каналов.
За беседой, пытаясь перекричать толпу и, временами, прокладывая себе путь локтями, мы прошли мимо гимнасия, палестры, храма Кроноса, дворца Правосудия, храма Исиды[19] и множества других величественных творений.
При входе в гавань, слева мы увидели внутренние царские дворцы, а за ними еще несколько построек, включая и храм Посейдона. Не останавливаясь, Гален вел меня в сторону товарных складов и верфей, где мы, достигнув цели, вскоре расположились на постоялом дворе, раскинувшемся под импровизированной крышей из нескольких натянутых на деревянные столбы старых парусов, один над другим. В прохладе их тени было намного лучше. Вдобавок – ветерок с моря приятно ласкал разогретую кожу.
Местный раб обслужил нас, принеся охлажденное, насколько позволяло подземное хранилище, вино. Мы добавили в него специй и теперь неспеша потягивали, беседуя и любуясь морским пейзажем.
Спокойствие прибрежной атмосферы нарушали грубые крики матросов и рабов, в спешке и перебранке загружавших римское судно зерном, амфорами[20] с маслом и прочим товаром. Жара-жарой, но Александрия уже не первый век являлась житницей имперской столицы, так что работа в порту не прекращалась ни днем, ни ночью. А Рим, словно огромное, ненасытное чудище, выкачивал из Египта все, что щедро создавала удивительно плодородная долина Нила.
За соседним столом, с кривыми ножками, грубо выточенным из старых палубных досок, компания подвыпивших мужчин резалась в кости. То ли матросы, то ли вольноотпущенники, а судя по лицам – временами не чуравшиеся и разбоя. Вот с кем не хотелось бы вести бесед, ведь даже не искушенному наблюдателю стало бы быстро понятно, что философские диспуты здесь не приветствуют.
– Собачье очко! – гневно ударил по столу один из мужчин и смачно сплюнул себе под ноги.
Его товарищи загоготали и игральные кости приготовился кидать следующий. Пару мгновений кости катились, прежде чем замереть. Раздался еще более громкий хохот.