Стыд охватил моего отца, и он долго молчал. Я тоже молчала, потому что мне не приходило в голову, чем бы я могла его утешить. Может, он вовсе и не хотел этого. Смягчать-то было нечего. Он сделал то, что сделал.
– Он вдруг очутился рядом со мной на автобусной остановке и сказал: «Привет, Ронни».
Больше ничего. Я всегда знал, что он когда-нибудь появится. И всё равно ужасно испугался. Я посмотрел на него как на привидение. Он сказал:
– Пойдём-ка, выпьем кофе.
Так мы и поступили. Стоя в киоске Tchibo, я был раздавлен. Вообще-то, мне надо было на работу. Я потом так на неё и не пошёл больше.
– И что он тебе сказал?
– «Почему ты это сделал?»
Я точно знала, как трудно ответить на такой вопрос. И нет такого ответа, который один нёс бы на себе всю ответственность. Иначе бы я его дала на первый же вопрос. Почему? Почему ты подожгла его? Потому что это получилось так просто. Потому что я не знала, как быть. Я не могла больше вынести эту ситуацию. Я надеялась, что ничего страшного не произойдёт. Я хотела лишь вдохнуть и продышаться. Я ненавидела всех вокруг себя. А больше всех саму себя. Вот такие были бы мои ответы, и я думаю, каждый из них подошёл бы и моему отцу.
– Я это сделал, потому что не мог этому противиться. Это просто сидело во мне. Мне пришлось принять, что такой уж я есть. Я попросил у Хейко прощения.
Потом мой отец рассказал своему другу Хейко про меня. Что он надеялся создать с Сюзанной семью. Чего она не хотела. Для неё существовал лишь Хейко и снова и снова лишь Хейко.
– Оказалось, про ребёнка Хейко уже знал. Он выяснил это, когда вёл розыски. Он только не знал, что это от меня. Но его это не удивило. Кажется, это было ему даже безразлично. Ведь он приехал с определённым намерением. У него был план.
– Он хотел забрать маму?
Хейко Микулла открыл своему другу, что у него есть копия того доноса в Штази. И что он в случае необходимости покажет её Сюзанне. И тогда она узнает, что за человек Рональд Папен. И как он обманул не только Хейко, но и Сюзанну.
– Хейко тогда в некотором роде шантажировал меня. Либо я исчезну тотчас, либо он всё выдаст Сюзанне. Он предложил мне своего рода бизнес.
– Какой ещё бизнес?
Хейко к тому времени уже начал развивать свои первые бизнес-идеи. Его талант находить предметы, окутывать их историями и вдохновлять других людей упал на благодатную почву в новой общественной системе. Хейко был полон отваги, быстрый и честолюбивый. Как будто кто-то снял его с ручного тормоза. Тот факт, что он был не очень-то верен идеологическим установкам, даже, можно сказать, был настроен враждебно по отношению к своему исходному государству, после Поворота неимоверно способствовал его карьере.
Ещё за месяцы до того, как вообще было учреждено доверительное управление чужим имуществом, Хейко преследовал идею скупать истощённые предприятия народной собственности и обращать в деньги их товарный запас, их машины или их технические ноу-хау. Такое обычно и делали рыцари удачи с Запада, беззастенчиво набросившись на беззащитные и в большинстве случаев пришедшие в упадок предприятия бывшей ГДР, чтобы обобрать их. Хейко пользовался среди своих земляков известным бонусом доверия, и ему удалось урвать себе лакомые кусочки. Например, целый склад народного предприятия по производству маркиз.
– Хейко передал мне свои маркизы и склад. За это я должен был держаться подальше от Сюзанны и от тебя.
– Ты променял меня на какие-то поганые маркизы? – Мне выпало, таким образом, не только родиться по несчастному случаю, но потом ещё и стать предметом торговой сделки.
– Нет-нет, – оправдывался он. – Это не было торговой сделкой. Это совсем другое. Там был Хейко, который хотел вернуть себе свою женщину, забрать её у человека, который засадил его в тюрьму и рассказывал ей лживые истории о нём. Хейко хотел вернуть себе свою жизнь. А на другой стороне был я. Во всём виноватый. И он, несмотря на это, ещё и сделал мне предложение построить что-то своё, чтобы я оставил их в покое. Это было порядочно. А тебя мне было так и так не получить. Никогда бы мама мне тебя не отдала. А запрет на контакт был ценой того, что он не рассказал Сюзанне, какой я был свиньёй. И когда я немного спустя приехал в Дуйсбург и начал с маркизами, мне было ясно, что они должны были стать моим наказанием.