Однажды он пришёл с бизнес-идеей, которую я действительно считал великолепной. Организовать в ГДР что-то вроде социалистического «МакДональдса». Причём с кубинской едой, потому что он находил её экзотической и потому что братская Куба географически находилась близко к Америке. И мы сидели на его кровати, а он расписывал сеть фастфуда. «От Ростока до Карл-Маркс-штадта и Дрездена. Всюду, куда ни приедешь, в каждом городе. Уже не эти унылые столовки, в которых всё равно ничего нет, а яркие сооружения и кубинская еда». Я думаю, он вообще не имел представления, что едят на Кубе, но название этой сети ресторанов было просто гениальным: «Фидель Кастро».
Рональд Папен мечтательно смотрел за реку. Он потерялся в воспоминаниях о своём друге юности.
– А почему вы потом рассорились?
– Ну… Потому что я не мог этого выдержать. Потому что просто наступил момент, когда я сделал то, что сделал. И может быть, потому что Хейко просто не сбежал. Он же всё время бредил тем, что убежит. Но оставался. Он же мог даже подать заявление на выезд. Я думаю, они все вздохнули бы с облегчением, если бы Микулла просто исчез с глаз долой. Но он не сделал этого. И не сбежал. И знаешь, почему?
Конечно же это был риторический вопрос. Я тихо помотала головой. Рональд Папен взял большую паузу перед тем, как ответить себе и мне на этот вопрос.
– Он не сбежал из-за меня. Когда он излагал мне какой-нибудь из своих безумных планов бегства, то всегда говорил: «Не беспокойся, я этого не сделаю. Не могу же я бросить тебя здесь одного. Ты же не сможешь отбиться». Это звучало немного свысока, но он был прав. Без Хейко я был бы предоставлен на произвол жизни. Он придавал мне сил. У него были идеи. И он был привязан ко мне. Всегда. Он был самым верным другом, о каком только можно мечтать. И у него тоже никого не было, но это неважно. Единственным, что считалось, была его лояльность. Без меня он бы никогда не ушёл. А я бы не решился. Поэтому он оставался. А потом появилась Сюзанна.
– Ты же говорил, вы познакомились на юношеском посвящении. И тут ты якобы влюбился. Это было не так?
– Так, это было так. Мы познакомились, подружились, и я влюбился в твою мать. Но я был слишком робким, чтобы признаться ей. Но у нас всё равно было хорошее время. И мы проводили его, конечно, втроём. Это было так, будто мы приняли твою маму в нашу команду. И впредь мы всё устраивали втроём. Сюзанна любила водиться с нами, плохими мальчишками. У нас была дурная слава. Асоциальный тип и мальчик из приличной семьи. Я думаю, её это увлекало.
– Значит, мама познакомилась с Хейко не после того, как я родилась.
– Нет. А она так говорила?
– Не напрямую. Она только однажды рассказывала, что рассталась с тобой и потом была уже с Хейко.
– Это она тебя берегла. Не хотела говорить тебе правду о том, как было на самом деле.
– Почему не хотела?
– Потому что ты не была желанным ребёнком реальных отношений. Я думаю, она не хотела, чтобы тебе из-за этого было неприятно.
Я никогда не чувствовала себя желанным ребёнком в союзе Микулла, поэтому честность отца меня не задела. Она скорее вызвала моё любопытство.
– Рассказывай дальше.
Итак, Ронни, Хейко и Сьюзи образовали трио заговорщиков, и Рональд Папен очень хотел, чтобы Сюзанна любила его чуточку больше. Но она этого не показывала, а он был слишком осторожен, чтобы приблизиться к ней. А также, чтобы не ранить Хейко. В конце концов, это бы исключило его из трио.
И потом настал день, когда он явился на место встречи, к сараю, в котором Эрнст Микулла хранил кровельный толь, закупленный когда-то в Чехословакии и теперь охраняемый как священный Грааль. Рональд Папен пришёл немного раньше, шёл дождь, промокший Рональд пробрался в сарай. А там его друг Хейко лежал на его подруге Сюзанне, и это зрелище было абсурдным, неожиданным – по крайней мере для него, потому-то он и не мог сообразить, что это длилось уже давно, не одну неделю. Он не мог прийти в себя, что-то промямлил, снова выскочил вон под дождь и побежал домой.
Хейко явился спустя час, объяснял ему то, чего объяснить нельзя. Что-то о любви его жизни и что ему очень жаль. Но Ронни, ах, Ронни не мог успокоиться. Он был так травмирован, потому что сам-то действовал слишком осмотрительно ради дружбы и потому не забрал Сюзанну себе в подруги. Как будто Сюзанна не сама определяла, с кем ей быть.
Они неделями избегали друг друга. И Рональд попытался с горя и от упрямства всё-таки вступить в Союз немецкой молодёжи, влиться в коллектив, развивать интересы, готовить спартакиаду и послужить классовой борьбе. Но не сложилось. После многолетней дружбы с Хейко он так и остался аутсайдером. Хейко между тем перепробовал всё, чтобы спасти их дружбу. Приходил к нему, уговаривал. Что не надо, мол, из-за этого всё рушить. И что он больше не будет целовать Сьюзи при Ронни. Честное слово. Для Хейко его единственный друг был очень важен, потому что есть вещи и темы, которыми он не мог делиться с Сюзанной: она была порядочной девочкой и критически относилась к его мечтам о побеге, а то и совсем их отвергала. Она представляла собой настоящую опасность для Хейко. И потому, что он это понимал, ему нужен был мой отец для этой части его фантазий.