И тут бы самое время поиграть бусами нянечки. Но я не успела.
Потому что в «Гнездышко» прибыли Деда и Аглая.
Уверена – ни до, ни после в уютном тихом «Гнездышке» не случалось подобного переполоха.
Это было нашествие. Оккупация. Катастрофа. Это была безоговорочная капитуляция всех возможных устоявшихся традиций, тихих уголков и режимов дня.
Они не вошли, а ворвались. Нет, влетели. И сразу заполнили собой все пространство. Хотя по части заполнения пространства больше постаралась Аглая, ведь Деда не особо любил находиться на виду.
Она была яркая, Аглая. Совсем не то, что сейчас. Какая-то жуткая юбка, ужасное пальто в рыже-зеленую клетку, цветастая блузка, звенящие цепочки, накрашенные до безобразия губы и волосы – рыжие, как огонь.
Это было не отсутствие вкуса и не увлечение хипотой, а тактика, эволюционно доведенная до инстинкта и неизменно передающаяся в поколениях – нагрянуть, оглушить, вывести из равновесия, а потом быстренько получить свое и ускакать в закат.
– Боже-божечки-боже! – возопила она с порога, и у одной из нянь сразу выпал из рук ночной горшок. – Долго же мы добирались! И где же она – моя девочка, мой ангелочек? Антонина Тимофеевна, голуба вы наша, спасительница, как же мы вам благодарны!
Аглая сгребла и прижала к тощей груди потерявшуюся заведующую, а та только стояла как дура, раскрыв глаза и рот до состояния трех букв «о».
– И обогрели, и обучили… А мы-то, мы-то… Полстраны, вот этими ногами! А бумажек-то, бумаг сколько… ох, скажу я вам!
Тут она отпустила Антонину Тимофеевну, вырвала из рук Деды толстый кожаный портфель и плюхнула его на стол.
Я как раз сидела на краешке кровати у двери и, решив, что все это как-то странно, сползла, прошмыгнула за дверь и притаилась за кадкой с фикусом.
Да, все это было очень странно. Как только Аглая появилась, я сразу смекнула, что она появилась не просто так, а в
Аглая вынимала бумаги с искусством бывалого иллюзиониста. Они выскакивали из портфеля, раскрывались, крутились в светлом осеннем воздухе, укладывались на стол, подоконник, стулья – куда угодно! Мелькали фиолетовые печати всех возможных геометрических форм, скрепки вспыхивали на солнце огненными стрелками, и листы – машинописные и рукописные, блекло-желтые и снежно-белые – порхали, взлетали и тут же находили свое место, пришпиленные метким определением разбушевавшейся Аглаи.
– Справка о доходах! – радостно выдавала она. – Справка об отсутствии судимости! Об отсутствии венерических болезней! Свидетельство о браке!
Из ЖКО! Подтверждение родства! Об отсутствии педикулеза! Выписки из домовой книги! Паспортные данные! Справка из ГОРОНО! Характеристика с работы! Автобиография! Еще характеристика с работы! Справка окулиста! Невропатолога! Хирурга! Гинеколога! Справка о прививках! О постановке на учет! Акт осмотра квартиры и ее соответствие техническим нормам!..
Бумаги вылетали и вылетали. То были перья, из которых мне шили крылья. Они не оставляли ни единого шанса на то, что я останусь в «Гнездышке», полном щей, каш, кисельных пенок, холодных горшков, старых книжек, лохматых пластмассовых кукол и детских голосов, не смолкающих ни на минуту.
А может, Аглая швыряла вместо всех этих справок осенние листья.
Или Деда купил по случаю пачку газет и нарвал их на кусочки.
А может, и этого не было. Потом-то я узнала, что из себя представляла Аглая. Женщина, что бегает по дому с горящей головёшкой и печет посреди зимы пироги с детьми, что-нибудь да придумала бы. Ей всегда верили.