Наконец, портфель заметно похудел. Аглая остановилась и победным взглядом окинула всех присутствующих.
– Я удочеряю и забираю свою племянницу, – безапелляционно заявила она, переведя дух. – Вот… – и еще одна бумажка вспыхнула на солнце и опустилась на стол.
Если бы Аглая сказала «Ахалай-Махалай!» и посреди кабинета тут же забил фонтан из лимонада – даже тогда она не вызвала бы большего изумления у почтеннейшей публики. Заведующая бессильно опустилась прямо на стопу бумаг в кресле. Нянечка взмахнула руками. Повариха, непонятно почему оказавшаяся на месте событий, зажала рот ладонью и ринулась в кухню.
– Но ведь это же… – прошептала Антонина Тимофеевна.
– Где же она – наша девочка?! – грянула Аглая на весь дом.
– Таня, позовите, пожалуйста, – заведующая потихоньку приходила в себя.
И вновь все пришло в движение. Топали ноги по половицам. Звенели голоса. Какие-то сумки. Где же Машенька? Ах, подожди, Дима, не до тебя тут! Скрип-скрип. На восковом листе фикуса тонкие сухие полоски складывались в силуэт древних башен – над ними парили серые орлы. Вы Машеньку не видели? Легкие пылинки плясали в солнечном воздухе. От кадки пахло сырой землей и тихими ночными вздохами. Я поковыряла почву в горшке и посмотрела на широкий лист. Ну, мне пора. Я вылезла из своего убежища, отряхнулась и встала во весь рост.
Аглая и Деда стояли на фоне окна. Солнце разжигало рыжие волосы огнем и плясало веселыми зайчиками на розовой лысине.
– Здравствуйте, – сказала я.
Аглая всплеснула руками. Деда улыбнулся, и у меня отлегло от сердца. Я поняла, что он добрый.
– Девочка! Девочка моя… – Аглая присела на корточки, и ее лицо – бессовестно накрашенное, покрытое сетью мелких морщинок – оказалось напротив моего. – И как же тебя зовут?
И тут свершилось.
А всего-то, если разобраться, произошла безделица. Задумавшись на секунду над тем, как же представиться – солидно Марией или запросто Машей, – я смешалась и проговорила:
– Ма-ра…
– Ох, – выдохнула Аглая и посмотрела на Деду.
– Мара, – повторил он.
– Машенька. Ее зовут Машенька. Мария Воробьева, – подсуетилась наша нянечка.
Но ее, конечно, уже никто не слушал. Слово было сказано. И я стала Марой. Раз и навсегда.
Потом были короткие сборы. Да и чего мне было собирать? Так, какое-то смешное барахлишко: красное драповое пальто, резиновые сапоги, ночнушка из бежевой фланели, унылые заштопанные колготки, трусы на резинке да шапка с вязаными ушами – вот и все приданое.
Дети смотрели на меня – высовывались из спален и игровых. Никто не улыбался. Никто не махал руками. И взрослые тоже смотрели. Я думала – никто и не подойдет, но они подошли – Антонина Тимофеевна со сбившейся прической, молодая практикантка, рабочий дядя Юра и наша нянечка.