На него шикнули.
Я не стала с ними связываться. Они бы все равно не стали со мной играть.
Улица кончилась, и дорога пошла по пустырю. Высокие сухие травы стояли стеной, над ними летали тонкие серебряные паутинки.
Я смотрела на легкие белые облачка, повисшие в ослепительно-голубом небе. Потом прикрыла глаза и прислушалась.
Дорога сулила прохладные прикосновения миллиардов пылинок и песчинок. Серые воробьи внимательно смотрели на меня с кустов, но думали о своем – у них, у воробьев, все не так, как у людей: соображают они совместно, но при этом постоянно спорят. Маленький кузнечик неуклюже прыгнул и уставился на меня, и я подставила ему ладонь. Он не сел в нее не потому, что испугался, а потому, что у него были другие планы. Мы посмотрели друг на друга и вежливо распрощались.
Я медленно шла, загребая сапогами легкую пыль. Солнце припекало спину и грело затылок. А когда устала, уселась прямо на обочине, среди сухих былинок и пыльных лопушков.
– Мара, – позвал Деда, и я подняла глаза.
Он сел рядом в траву – большой, круглый, в пыльных ботинках, в большом жестком плаще, в серой шляпе с продавинкой посередке. Так мы и сидели. А потом пошли по дороге, и я держала его за руку.
– Деда, а где мы живем?
– Такой вот поселок, – Деда взмахнул рукой. – Называется Прибой.
Прибой! Я засмеялась. Слово-то какое!
– А ты кто?
– Ну… я на заводе бухгалтер.
Я залилась смехом.
– А Аглая тоже бухгалтер?
– Аглая? Нет.
– А кем она работает?
Теперь улыбнулся Деда.
– А ты бедовая! Все тебе сразу скажи да расскажи. Пошли-ка в магазин, мороженое купим. Мороженое любишь?
– Ага!