– Надеюсь, что на вкус еще лучше, – холодно ответила Дороти, даже не пытаясь придать фразе эмоций.
Если бы не разговор с Дэвидом, Леонард, скорее всего, оставил бы этот момент без внимания, но теперь, когда его глаза оказались открыты, он прочувствовал всю глубину безразличия в произнесенных женой словах. Он мог бы начать разговор прямо сейчас, но не стал этого делать, а решил дождаться окончания завтрака. Почему? Ему хотелось бы верить в то, что к делу нужно подходить неспешно и плавно. Хотя на самом деле он просто боялся. Пока проблема безмолвно витает в воздухе, она остается чем-то эфемерным и даже ненастоящим. Но стоит ей получить признание, как обратного пути не будет. Именно этого и боялся Леонард Розен. Он боялся в те моменты, пока смотрел на Дороти, пока ел свой завтрак, ковыряя вилкой омлет, запивал его чашкой горячего черного кофе с тремя ложками сахара и даже пока читал спортивный раздел в местной газете. Не в силах отвлечься от назойливых мыслей, его разум был обречен гонять их по кругу, выискивая все новые и новые подтверждения.
Конечно, ситуация могла оказаться не столь страшной, как ее описал Дэвид и как успел надумать себе сам Леонард, но симптомы говорили об обратном.
На протяжении всего завтрака воздух словно был наэлектризован от напряжения: то и дело вспыхивали и гасли искры, отчего у Дэвида мурашки бежали по коже. Исподлобья он поглядывал на отца, ожидая, когда же наконец настанет время для разговора, а встретившись взглядом с матерью, остолбенел от ужаса и решил впредь смотреть только в свою тарелку.
– Они знают, – тихо-тихо прозвучал голос Литэс внутри головы. – Им все известно. Я вижу это по глазам.
– Боюсь, ты прав, – мысленно согласилась Дороти. – Что мне делать? Действовать сейчас? Я не смогу одолеть Леонарда.
– Нет, ни в коем случае. Подыгрывай им. Нужно усыпить их бдительность. Мы дождемся своего момента. Верь мне. Джеку ни за что не победить.
– Я верю тебе, – без тени сомнений подтвердила женщина.
В первые месяцы после аварии Дороти боялась голосов и отторгала их как нечто неправильное и чужеродное, а позднее граница между вымыслом и реальностью начала стираться, пока окончательно не исчезла в тот момент, когда Дороти признала без каких-либо оговорок и голоса, и Китобоя Джека настоящими. И вот за столом перед Леонардом и Дэвидом сидела женщина, по самую макушку увязшая в болоте, из которого ей никогда не выбраться без чужой помощи.
– Дороти, – прервал молчание Леонард.
– Да? – ответ не заставил себя долго ждать.
– Нам нужно… Поговорить, – слова давались Леонарду нелегко. – С тобой ведь что-то происходит? Не в физическом плане, а, как бы лучше выразиться… в душевном.
– Что ты имеешь в виду? – она максимально достоверно изобразила искреннее непонимание.
– Милая, я все знаю, – Леонард потянулся к руке жены, лежащей на столе, но стоило ему едва коснуться кожи, как она тут же отдернула ее и спрятала под столом.
– Я тебя не понимаю, – нахмурилась женщина.
– Дэвид, я думаю тебе лучше подняться в свою комнату. Это взрослый разговор.
– Но… – попытался воспротивиться мальчик.
– Давай без «но»? Пожалуйста, иди к себе, – стоило Леонарду начать разговаривать с сыном, как дрожь в голосе сразу исчезла.
Дэвид повиновался – он встал из-за стола и, не поднимая головы, побрел в сторону лестницы. Мама не заступилась за него и даже не попыталась ничего сделать, что было на нее совершенно не похоже. Зато Дэвид был абсолютно уверен, что она наверняка провожала его своим ледяным взглядом, вплоть до того момента, пока он не покинул пределы кухни. Как самый близкий человек на свете может стать настолько чужим? И не просто чужим, а враждебным. Порой для этого достаточно одной лишь секунды, а иногда не хватит и десяти лет – вопрос в первопричине. Что именно послужило толчком? Обида, болезнь, предательство или что-то еще? Дороти понадобилось чуть меньше года, чтобы стать совершенно чужой для своего сына. Капля за каплей нарастающее безумие подтачивало крепкую связь матери с ребенком. Но главный парадокс заключался в том, что, утратив связь с реальностью, она не утратила любовь к Дэвиду, а наоборот, была уверена, что делает все, чтобы спасти его. Таковы странные особенности миров, в которых мы живем: глядя на небо, один видит звезды, а другой пустоту.
Поднявшись почти на самый верх, мальчик остановился и подумал: «Они ведь меня не увидят! Я могу остаться здесь. По крайней мере, буду знать, о чем разговаривают». Дэвид сел на ступеньку и, крепко обхватив перила обеими руками, прислушался. Тихий отцовский голос едва долетал до его ушей, но все-таки это не помешало разобрать большую часть слов. Леонард зашел издалека и начал с мелочей, о которых Дэвид не задумывался: стремление оставаться дома, чтобы избежать общения с другими людьми; долгое нахождение в ванной, особенно в сравнении с тем, сколь мало времени прежде уходило на подобные занятия; хождение во сне; кошмары; молчание. Он все говорил и говорил, излагая словами мысли и чувства, сложившиеся в единый пазл, а Дороти молчала в ответ. Возможно, она кивала в знак согласия – этого Дэвид не знал и мог лишь предположить.