– Не надо, пожалуйста.
– Ты… – Фенек неожиданно поняла истинные мотивы поступка друга, – Ты не хочешь, чтобы другие знали?
– Да, не хочу. Завтра врач ее посмотрит, и все наладится.
– Тебе стыдно?
– Я… – Дэвид не знал, ведь прежде никогда не задавался этим вопросом, но с ужасом понял, что Фенек права.
Мальчик стыдился своей мамы. Того, что другие могут подумать о ней, о нем и всей их семье. Кроме Фенька и Профессора он никому не говорил о том, что происходит, а каждый раз, когда кто-то задавал вопрос о том, как дела дома, он отвечал, что все хорошо, и еще какое-то время переживал, чтобы его не уличили во лжи. Дэвид стыдился самого доброго и светлого человека в жизни: того, кто носил его в животе, а потом бессонными ночами прижимал к груди, следил за первыми шагами и заботился, помогая в начале жизненного пути. Когда это произошло? Почему? Он вспомнил. Чувство стыда пришло вместе со страхом в ту самую ночь, когда мама впервые разговаривала сама с собой в его комнате. Стыд и страх разорвали его душу на две равные части и заполнили собой отвоеванные территории. У каждого из них было свое определенное время: находясь внутри дома, он ощущал страх, а за его пределами – стыд перед другими людьми за то, что мама сходит с ума.
– Дэвид? – Фенек попыталась заглянуть ему в глаза.
– Да, мне стыдно, и теперь я ненавижу себя за это, – он сполз вниз по двери и уткнулся лицом в колени. У него не было ни малейшего права на столь отвратительное чувство, но оно родилось без его воли в обход сознания, а он ответственен за то, что вовремя не заметил и позволил ему расцвести во всей своей красе.
Девочка без слов понимала, что следует делать. Она села рядом с Дэвидом и толкнула его плечом.
– Ну чего ты раскис? Ты не виноват, – подбадривание прозвучало довольно неуверенно, что они оба это почувствовали.
– Виноват, – шмыгая носом, ответил Дэвид, даже не подняв головы.
– Нет! Я тебя сейчас ударю, – она понадеялась на старый прием, который много раз выручал в сложных ситуациях.
– Бей. Я заслужил, – ответил мальчик, чем поставил свою подругу в тупик.
Фенек было замахнулась, чтобы отвесить ему подзатыльник, но рука зависла в воздухе. Ситуация раскрылась перед ней с другой стороны: рядом сидел ее лучший друг, которому нужна была поддержка, а не упреки или порицания. Она не любила объятья, но все-таки медленно обняла Дэвида и прижалась к нему всем телом.
– Все будет хорошо, – сказала Фенек и закрыла глаза,
Девочке казалось, что так она сможет передать ему часть своих сил и разделить тревогу. Словно они станут единым целым, и тогда любая проблема отступит.
И время услышало ее ожидания и остановилось – оно прекратило свой неумолимый ход, чтобы позволить детям вырваться за пределы нескончаемой гонки, которая для взрослых была слишком реальной, чтобы отказаться от нее хоть на мгновение.
Здесь, в мире, где ничто не отличалось от нашего, были только они вдвоем. Ни тревог, ни бед – ничего, только тишина и покой в теплоте объятий друг друга. Они были еще слишком малы, чтобы говорить о любви, но более чем зрелы, чтобы мы могли почувствовать подлинное единение душ.
Во многом это мгновение стало определяющим в жизни Дэвида Розена и Уны «Фенька» Лоурен. Из друзей они превратились в нечто гораздо более… важное, если так можно сказать. Правда, им потребовалось немало времени, чтобы признаться себе в этом.
Дэвид ощутил, как нахлынувшее чувство ненависти к себе постепенно затухает – его выдавливали крепкие объятья Фенька, принесшие вместе с собой покой.