Едва Дэвид сделал шаг в сторону нового знакомого, как тот тут же растворился в воздухе, чем подтвердил еще одну догадку, случайно пробравшуюся в разум мистера Розена: кроме него в Толимане находились и другие люди, занятые поисками чего-то особо важного и сокровенного для них. Лесли даже дал им странное имя – Блуждающие. Сколько здесь может быть людей? Сколько угодно. А благодаря огромному числу измерений, граничащих друг с другом, шансы повстречать кого-то из них весьма малы. Кто эти странники и откуда пришли? Да откуда угодно! Возможно, даже не из нашего мира или времени. Человек, назвавшийся именем Лесли, по меркам Дэвида Розена и выглядел, и разговаривал довольно странно, хотя в тех местах, откуда он прибыл, все могли выглядеть подобно ему.
Дэвид бросил прощальный взгляд на пустое пространство, где совсем недавно стоял его новый знакомый, и направился в гостиницу, чтобы позволить себе выпить кружку пива в баре, а затем вернуться в номер и погрузиться в крепкий и здоровый сон.
Пусть тайна Леонарда на сегодня останется нераскрытой, но рано или поздно занавес падет, и все станет до невозможности очевидным.
Гостиничный холл встретил мистера Розена тяжелым густым полумраком. Делая вдох и позволяя воздуху проникнуть в легкие, Дэвид чувствовал неприятный привкус на кончике языка, почему-то напомнивший о мазуте. Кругом не было ни души, и даже стойка администратора, освещаемая слабой настольной лампой, скучала в полном одиночестве. Тишину разбавляло громкое тиканье часов, которые показывали гораздо более поздний час, чем ожидал Дэвид. Двадцать три часа и сорок пять минут.
В этой ночной пустоте было что-то до боли неприятное. Замкнутый кусочек мира, лишенный человеческого общества, зато целиком и полностью построенный руками людей, коих, возможно, и в живых уже нет. Отражение чьих-то идей, плоды чьих-то трудов. Если человек не интроверт или социофоб, то среди подобных себе он чувствует определенную степень спокойствия и понимает, что не так уж и одинок на планете Земля. Какую бы неприязнь мы ни испытывали к людям, но они все равно нам нужны, чтобы помнить о том, кто мы есть на самом деле.
Сейчас холл производил впечатление навсегда покинутого умирающего пространства, куда после Дэвида Розена не ступит нога человека.
Ему отчаянно захотелось убраться отсюда, как можно скорее забежать в номер, заткнуть тряпками и полотенцами все щели вокруг двери, хоть как-то связывающие между собой коридор и комнату, включить повсюду свет и завалиться на кровать, прижав к груди своего кота. Но вместо того, чтобы ускориться, Дэвид не спеша шел через холл, прислушиваясь к каждому шороху, словно в любой момент на него мог кто-то наброситься. Внимание привлекла слабая вспышка света, возникшая где-то по левую руку. От неожиданности Дэвид дернулся и принялся искать глазами причину своего испуга. Взгляд остановился на одной из фотографий на стене – это было изображение старой часовни в поле. Пусть местные жители и следили за ее состоянием, но все равно за годы своего существования это небольшое строение порядком одряхлело и покосилось. Как и в случаях с людьми, свежие слои краски не могут скрыть проблемы, разъедающей дом изнутри. Видя освещаемую ярким солнцем, гладкую белую стену, возле которой посажены красивые садовые цветы, ты и не догадываешься о том, что есть и обратная сторона, где скрываются сгнившие доски, покрытые толстым слоем плесени.
Удивительным оказался тот факт, что это была уже не просто фотография, ведь на первом этаже часовни горел самый настоящий свет, чьи лучи, вырываясь за пределы изображения, рассеивались в насыщенной тьме гостиничного холла.
Мистер Розен понимал, что часовня не случайно привлекла его внимание, и потому, стоя вплотную к фотографии, он всеми силами пытался выудить слово, крутившееся у него на языке. Оно, подобно червю, прогрызло ходы внутри разума и засело где-то в самой его глубине. Часовня не имела никакого отношения к воспоминаниям Дэвида, в чем он был абсолютно уверен, но она… Она… Что же она символизировала?
Побег. Догадка пришла на ум неожиданно и отражала в себе совершенно точный ответ. У него есть шанс сбежать из Толимана, и тогда все закончится. Не будет больше ни воспоминаний, ни Великана, не изменяющихся пространств. Ему всего-то нужно сесть в свой фольксваген и преодолеть десяток километров, а там…
– Нет, – отрицательно качая головой, сказал вслух Дэвид.
Когда всю жизнь бежишь от самого себя, то со временем начинаешь забывать даже собственное имя, ведь в памяти не остается почти ничего, что оказало значительное влияние на формирование твоей личности. И вот наконец настал тот момент, когда Дэвид Розен признался самому себе, что важно прекратить бегство и взглянуть своим демонам в лицо. Не утонуть в их объятьях, а дать им самый настоящий бой, чтобы попытаться выйти из него победителем, который признает сделанные ошибки и осознает пережитые неудачи.
Кто в действительности помог Дэвиду совершить несколько шагов от отрицания к знанию, а затем и осознанию того, что долгие годы скрывалось за сценой театра, на котором он разыгрывал свою жизнь? Был ли это Леонард, или Линда, а возможно, Профессор или же его лучший друг Льюис? Каждый из них дал Дэвиду ту степень поддержки, в которой он нуждался, но никто не позволил себе принять окончательное решение за него.
– Мистер Розен? – Дэвид повернулся на голос, исходивший от стойки администратора, и увидел молодого человека лет двадцати, держащего в руках телефонную трубку. – Простите, вы ведь Дэвид Розен?
– Да, – в горле запершило, и потому ему пришлось откашляться и заново сказать, – да. А что такое?
– Вас к телефону.
– Меня? – переспросил Дэвид, удивленно приподняв брови.
– Да. Попросили позвать Дэвида Розена и сказали, что он должен быть сейчас в холле.
– Но…
Только сейчас Дэвид осознал, что в холле горит свет, слышны голоса людей, на удивление заполнивших собой в столь поздний час свободные столики, а от прежней картины не осталось и следа. Он взглянул на фотографию лишь для того, чтобы убедиться в ее холодной безжизненности. Из колонок над головой звучал уже знакомый джаз.