Альберт пожал плечами, оставил деньги за завтрак и вышел из кафе, спрятавшись под большим черным зонтом. Может быть, и правильно жить так, как он: постоянно чем-то занимаясь, постоянно куда-то спеша. Очень может быть, но только это не мое. Какой смысл? Вот он все время что-то делает, а однажды жизнь возьмет и остановится. Буквально в одну секунду. Хотя смысл в его жизни такой же, как и в моей: жить, дышать, думать и наслаждаться. Я зевнул и закинул ногу на ногу. Теперь спокойно почитаю, что новенького разнюхали газетчики.
Я перелистывал страницу за страницей, неспешно изучая статьи. Ничего интересного, все как всегда. Пишут о новых поправках к законам, о магазинах, немного об армии и чуть-чуть о культурных мероприятиях. Какая же зеленая тоска! Хоть вообще больше никогда не открывай газет. Я откинул некогда свежую прессу в сторону и позвал Викторию, чтобы попросить счет.
Выходить на улицу не очень хотелось, но подземного хода, чтобы перемещаться по городу в непогоду, у нас пока нет. А мне нужно добраться до библиотеки, где назначена встреча с профессором Серхио Алмейдой, я готовлю для него книгу о Столетней войне.
Расплатившись и попрощавшись с Викторией, я вышел из кафе. На улице меня ждала все та же осень, плачущая горькими слезами об ушедшем лете. Не успеем оглянуться, как без спросу явится зима и укроет наш город белоснежным покрывалом. Я шагал вперед, глядя по сторонам, и вспоминал стихотворение поэта Себастиана Гарсии, который по совместительству был другом моего детства. Почему-то именно оно пришло сейчас на ум.
Себастиан начал писать, едва научившись ходить, и посвятил всю свою жизнь литературе, но так и не добился признания. Окружающие говорили ему: «Брось это дело! Нужно завести семью. Кормить детей, жену», а он их не слушал. Самым главным для него было созидание. Он видел жизнь не как существование ради продолжения рода, а как возможность творить. Годы шли, и у Себастиана оставалось все меньше друзей. Кто-то отвернулся от него, кто-то забыл, но я всегда поддерживал с ним связь: мы продолжали переписываться, даже оказавшись на расстоянии тысячи километров. Себастиан Гарсия всегда виделся мне настоящим человеком, в корне отличающимся от безликих теней, которыми переполнены улицы городов. Что с ним случилось потом? Точно никто не знает. В один из весенних дней он вышел из дома и исчез.
Дорога до библиотеки пролетела незаметно, как и время, которое твердило мне, что я опаздываю на десять минут. Профессор Алмейда стоял на крыльце, сложив руки за спиной, и смотрел на дорогу. Увидев меня, он помахал и, не дожидаясь, пока я подойду, зашел внутрь. Я слегка ускорился и, перепрыгивая через ступеньку, быстро поднялся на крыльцо библиотеки. Не спеша стряхнул с зонта большие капли дождя и последовал за профессором. Здесь, как всегда, было тепло и сухо. В помещении чувствовался аромат книг и знаний. Кто-то мог бы сказать, что просто пахнет пылью, но все не так. Это особый запах, в котором есть капля библиотечной пыли, клея, кожаных переплетов и легкая нотка типографской краски. А самое главное – это то, что скрыто в самих книгах: бесчисленное множество историй и мыслей, учений и мировоззрений. Далеко не все люди, оказавшись в библиотеке, способны ощутить эйфорию, потому что для них здесь нет ничего особенного, а для меня… Для меня это по-настоящему великое место. Порой я часами гуляю по библиотеке, проходя вдоль длинных стеллажей и проводя рукой по книжным переплетам. Книги – огромная часть моей жизни.
– Антонио, может быть, все-таки вначале разберемся с делами? – поинтересовался Серхио Алмейда.
– Конечно, профессор. Извините, немного задумался.