Ключ к счастью попаданки

Я довольно улыбнулась. Никакой ещё не закат, живут здесь долго!

— Пойдём к колодцу, девонька, покормлю тебя там, — вздохнула Феня. — Пекас, принеси из дома похлёбки. Да хлеба не забудь и взвара ей. Пусть досыта покушает, каждый раз к колодцу не находишься.

— Фенечка, зачем колодец? — не поняла я.

Чего я там не видела? Не хватало ещё сидеть на виду у прохожих, на площади на колоде, и жевать остывшую похлёбку.

Пекас сочувственно посмотрел на меня:

— Ульна, тебе нельзя помогать, но подаяние дать можно. И взять ты его тоже можешь — великие боги позволяют любому. Пошли на площадь, мы теперь только там можем тебя накормить.

Понятно. Как нищая, я имею полное право принять продуктовый паёк. Или надо для полноты эффекта с протянутой рукой сидеть? Говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Но мне — молодой, здоровой и неглупой?

Я повязала чистый фартук и надела единственные уцелевшие башмаки. Под погром они не попали, потому что вчера я их надела в храм. Что же, на площадь, так на площадь. Пошли.

Глава 38

Кажется, с моим появлением жизнь в селе забила ключом. Во всяком случае, теперь у колодца собирались не несколько баб, которым откровенно нечем заняться, а чуть ли не треть всех хозяек.

Сегодня, по причине отличной погоды и горячих, в прямом и переносном смысле, ночных событий, у колодца дамы и девы общались активно, и даже яростно.

— А я говорила и говорить буду — сама она подожгла! Специально! Потому и тушила нога за ногу, как улитка ползала, — вещал знакомый громкий голос моей несостоявшейся свекрови.

— Да не мели ты языком, можно подумать, ты одна на пожаре была! — отвечала ей женщина средних лет, тетешкая на руках то ли внука, то ли сына. — Ульна за водой бегом гоняла, что та собака бегала, аж язык на плече!

Неужели? Я, конечно, тушила активно, но, чтобы с высунутым языком? Хотя, в том нестабильном состоянии психики, после всего пережитого — всё может быть.

— Бабоньки, кто ей хозяйство-то порушил? — пропищал звонкий, но противненький голосок. — Говорят, ни плошки, ни тряпицы целой не оставили. За что этак-то? Не иначе — на чужих женихов заглядывалась, космами трясла. Всякими местами завлекала! Ни дать, ни взять — кикимора болотная.

Бабы загомонили, вспоминая мои грехи. И ведьмачка, и дитя ненужное, по всей вероятности, прижитое в грехе. И мальцы-то их меня всегда боялись, стороной как есть, обходили.

Надо отдать коллективу должное — он разделился на два лагеря. Правда, лагерь защитников был значительно меньше, но я приятно удивилась, что он вообще был.

— Оставьте вы девку, не забижайте. И словами грязными не марайте! Дурного она не сделала, значит, и обижать её не за что, — потребовала сухонькая старушка.

На вид ей было от восьмидесяти до ста двадцати. Маленькая, хрупкая, из-под вдовьего чёрного платка выбивается белоснежная прядь. Зато какой взгляд! Спокойный, уверенный, мудрый. Надо бы с ней поближе познакомиться.

— Алую ленту сняла! — выплюнула другая старуха, из враждебного мне лагеря.