Ясно, что никогда преступность не выкорчуешь – криминал такой же орган любого государства, как деньги, армия и сама лестница власти. Без него никак. Вот только он как вирус – не лечишь, сожрет, а сделаешь припарочку-другую и вот глядишь дела пошли на лад. И ждешь следующего явления мерзкого паскудника, дабы вновь прогнать его очередным кровавым компрессом.
– Я так думаю, ты уже решил, каким планом воспользоваться? – скорее констатирую факт, чем спрашиваю.
Князь-кесарь ухмыльнулся и положил передо мной кожаную папку с золотым тиснением. Внутри оказалось три листа, в моем мире их называли «формат А-4», ну а здесь их все зовут «единым». За то, что до сих пор, кроме этого вида, другого так и не делают – спрос-то слишком высокий, чтоб разбавить его другими форматами, хотя ватманы тоже имеются, но они так и зовутся. Можно сказать, внекатегорийные они.
Ну то, что вернейший сторонник моего отца умнейший человек – я знаю, но вот то, что он еще чуточку скряга, не догадывался. Сколько общался, сколько копий в словесных баталиях с ним сломал, а вот заметил сию особенность только сейчас, читая каких-то три жалких листа!
Федор Юрьевич ведь не просто хотел уничтожить Вольного, он желал выжать досуха каждого члена шайки. Причем всем сердцем, неистово, яростно. И я его понимаю, ведь чем занимаются тати? Они банально разваливают государство, они же паразиты на его теле, поэтому иначе и не могут. Избавиться от них – богоугодное дело, на которое я, уверен, и патриарх Иерофан даст добро, а заодно и проповедь произнесет, да в колокола бить прикажет. А что – ему можно и такое.
Если план, изложенный на бумаге и полностью известный только князю-кесарю и мне, претворится в жизнь, то в исправительных бригадах прибавится не одна сотня рук! Иначе ведь года через три-четыре половина пленных уже перестанет таковыми быть – даром, что ли, они работают? Как бы не так! Считай немалые деньги плачу из казны за всероссийскую стройку, правда и забираю немало: людей ведь одеть, обуть, накормить и обихаживать надо, пусть даже они и бывшие противники. Так что из тех сумм, что платятся исправникам, львиная доля уходит обратно в казну, а заодно чуточку оседает по весям и селам, да городам, что соединяются Царевой Дорогой.
Да, не прижилось «шоссе», и «трасса» не прижилась, а вот Царева Дорога в народе отложилась прочно, да оно и понятно – шириной в семь метров, да порой возвышающаяся над привычным ландшафтом на два с половиной, а кое-где и все три метра, с множеством поперечных проходов для большой воды и прочими непривычными люду мелочами. Как тут не дать собственное имя? Ведь остальные-то дороги по сравнению с этой кажутся лесными тропками, кое-как «пробитыми» по зарослям.
Хм…
Знатно он тут пишет, толково, помнится, мы несколько иначе хотели исполнить, ан нет, тут злее, наглее и оригинальнее. Волей-неволей поразишься коварству князя! И ведь родовит он не хуже моего: знатнейший род Ромодановских насчитывает двадцать три колена от Рюрика. Отец Фёдора Юрьевича – князь Юрий Иванович Ромодановский, был сперва стольником, а позднее вовсе получил боярство. С малых лет князь Фёдор, будучи сыном приближённого царя Алексея Михайловича, находился при дворе. Когда праздновалось рождение Петра Алексеевича, то в числе десяти дворян, приглашенных к родильному столу в Грановитой палате, князь Фёдор Юрьевич Ромодановский был показан первым. Да и насколько мне известно, в боярской книге уже в то время он записан как ближний стольник. А для понимающего человека это Знак! Такого добивается один из тысячи достойных. К тому же Петр Великий сразу выделил Фёдора Юрьевича. О чем ни разу не пожалел.
Да, породу видно сразу. И пусть говорят, что и среди простого люда не меньше достойных, благо примеры перед глазами, я этого не отрицаю, но против науки не попрешь. Даром, что ли, конезаводчики лучших жеребцов с первыми кобылицами скрещивают? У людей поди не много отличий, разве что кроме здорового тела еще и светлый ум нужен, ну а родовитость – это всего лишь приятный довесок, показатель, что
Кстати, чуть не забыл.
– Будем надеяться на то, что наши служивые все исполнят без самодеятельности и лишнего геройства.
– Своих я от подобного давненько отучил, еще с Преображенского приказа, – хмыкнул князь-кесарь и бровь слегка приподнял: мол, намек понятен?
– Ты за моих «волчат» не беспокойся, уж кто-кто, а они приказы выполняют дословно, лишнего, если с четкой постановкой задачи, себе не позволят. Да и фискалы не абы как отбирались. И между прочим частично из твоих подопечных. Али забыл, что с десяток-другой сам отправил к сопернику?
– Кха! – слегка поперхнулся Федор Юрьевич и удивленно воззрился на меня. – Откуда узнал, государь?
– Ну не дураки же служат, отбираю не только за верность, но и за ясный ум да толковое управление. Абы кого на важные места не ставлю. Ты уж это первым заметить должен, – князь кивнул, благо, что не единожды советовался с ним, и редко, когда он советовал сам кого поставить на ту или иную должность. Правда, нужно заметить, что данные-то предоставлялись мне безопасниками, сиречь самим Ромодановским, так что и выборку косвенную делал он же, но и «мои» личные «алмазы», найденные на просторах Руси-матушки, не заворачивал. Иной раз к себе пытался утащить сих толковых ребят, но тут уж от меня получал бой, да такой, что после него говорить больно было.
– Ладно, уел старика, но пошалил-то я не из вредности, а пользы для. Вон парочку фискалов отправили дороги класть. А с чьей помощью? Правильно – моей. Ребятушки думали, что власть получили, так слегка и нажиться могут, ан хрена лысого им да репу в задницу! У меня не забалуешь, ишь прохвосты чего удумали, у государя воровать, когда он их из грязи поднял! Нашлись тоже… Алексашки. Тьфу!
Вот тут я с князем согласен. Людская порода такая, не каждый может от искуса удержаться, порой некоторые не выдерживают.
– Коли обговорили, то дозволь начать. Уж слишком времечко подходящее, – хитро прищурился старый медведь, подмявший под себя всю Москву и близлежащие земли. Порой мне даже кажется, что при желании князь-кесарь татей может вывести одним днем, но видать, скучно тогда станет, вот и медлит, интереса не лишается.
– В этом вопросе я целиком полагаюсь на тебя, Фёдор Юрьевич.