— Нет, Нахаленка, я намерен держать тебя рядом с собой на правах твоего жениха. Ни одного дня раздельно, ни одной ночи в разных домах. Если помнишь, это пари многие восприняли как попытку ударить по школе. Сейчас все твои недоброжелатели заткнутся. Тебя можно будет обвинить разве что в амбициях стать королевой.
Он прижался губами к моему запястью. Кровь стремительно разгонялась, потому что в такие минуты огненные потоки подавляли все остальные. Нет чтобы расчетливая земля или предприимчивый и инициативный воздух...
— При чем здесь Гретхем, Родерик… Мы говорим о том, что несоизмеримо важнее. Как только тебя казнят, ни этой школы, ни меня в ней больше не будет. О чем ты вообще?
— Да? И ты готова отказаться от своей Серены, от десятков других девочек? От возможности обучать высшей магии девчонок, не имеющих ни титула, ни денег? От сети государственных школ, от международных обменов, от новых образовательных инструментов, от исследований в области педагогики… Я могу перечислять бесконечно. Это дело твоей жизни.
Ему в очередной раз удалось меня удивить. Был ли кто-нибудь, кроме родной матери, кто когда-нибудь знал меня лучше.
Его губы поднялись выше, к внутренней стороне локтя. Я застонала, потому что это единственный внятный ответ, который я могла ему дать. Потом зарылась свободной рукой в его волосы и постаралась не заплакать. Глупо, сентиментально, но что мне еще делать, если его нежность мгновенно превращает меня в обыкновенную любящую женщину.
— Ты нужна мне, — сказал Родерик, внезапно отпуская мою руку. Он смотрел серьезно, однако глубоко в синеве его глаз плескалась улыбка. — А тебе нужна твоя школа. Забудь раз и навсегда о том, что нам надо прятаться. Я запросил ускоренный развод. В Элидиуме очень своеобразное представление о браке. Если доказать, что мы с Аурелией никогда не любили друг друга, то его как будто и не было вовсе.
По словам Родерика, его юристы сначала не могли взять подобную практику в толк. То же самое и в новом мире его жены — там даже не учитывали возможность, что двое заключили брачный союз, не чувствуя к другу другу ничего похожего на тепло.
Так что существовала вероятность, что уже при следующем сеансе связи между двумя мирами Родерик и Аурелия будут признаны посторонними, которых загадочным образом объединяет общий ребенок. При этом посол и бывшая княгиня смогут сразу пожениться — то же самое относилось и к Конраду.
Чуть меньше недели назад он сам перечислял причины, по которым мне следовало поискать себе мужа за пределами Фересии. Надо признать, что часть препятствий он умудрился устранить. А, главное, вбил в упрямую голову, что мы должны быть вместе.
— Родерик, ты ведешь себя, как бык, — попробовала я его вразумить. — А это, согласись, не слишком разумно в нашей ситуации. Дай себе труд все обдумать.
— Нет, это ты сочиняешь проблемы там, где их нет, — совершенно не смутившись, заявил князь.
— Смотри. Ты прожил с женщиной почти десять лет, делил с ней постель. Ты привязался к ней, пускай сейчас и пытаешься вообразить обратное. Никто не аннулирует ваш союз, даже если в этом заинтересован влиятельный на Элидиуме клан.
Он поднялся, чтобы налить мне и себе лимонад с пузырьками. Нашел, значит, предлог, чтобы скрыть свою злость.
— Не суди по себе, дорогая Лив. Это ты прикипела к Клементу, хотя это замужество было еще менее логичным, чем мой брак с женщиной, которую готовили для меня с рождения.
Повеяло холодным снобизмом королевской семьи.
— Это упрек? С каких пор уважительные отношения между двумя людьми становятся предосудительными? Говард был умным, чутким. Он не требовал от меня больше, чем я в состоянии была ему дать. Не настаивал на близости. В противном случае совместные годы стали бы мукой для обоих.
Я думала, что между нами встанет Стефан. Подобное невозможно ни забыть, ни простить, если речь идет о твоей невесте. Но поза повернувшегося ко мне спиной князя говорила о том, что он заодно придушил бы и Говарда.
О какой помолвке речь? Прошлое всегда будет стоять между нами. А если рядом еще сядут Дэвид с Ангелиной…
— Уже поздно, Родерик. Я иду к себе.