Все посторонние мысли вылетели из головы, когда Родерик решительно и ровно сделал полный оборот. Если до этого я гадала, истощен ли возлюбленный собственным выбросом или людям короля удалось зацепить его магией, а то и сталью, то сейчас даже страх за него отошел на второй план.
Заунывная зурна вдруг притихла, барабаны исчезли. На смену им пришли струнно-смычковые разных мастей — от тягучей виолончели до трепетной скрипки. Это же они грянули в момент, когда Родерик пробил стену, и сейчас вернулись.
Ритуальная часть позади. Теперь мужчина будто говорил со мной в танце. Рассказывал нашу историю от первого лица.
Мелодия вела меня по страницам памяти. Вот здесь мы уже познакомились… Конечно, помню. Если я не видела его неделю, то это это как суп без соли, как целый день без сладкого… Неужели я согревала его точно так же? Вечно оцарапанная и с косами, которые после обеда расползались в разные стороны.
Мужчина скользил по сцене. Загадочная улыбка так его украшала. Разворот корпуса, взмах руками, опять разворот — и не опускаться до поклона. Обратно. Что же это… Что-то такое до боли знакомое.
Похожие мотивы были в моде, когда он учил меня танцевать. В свои тринадцать-четырнадцать я частенько забегала в госпиталь, чтобы доставить маме какой-нибудь важный ингредиент, а на самом деле — перекинуться с хромающим Родериком парой слов. Как-то раз его возмутило мое нежелание блистать на балах, высказанное скорее из чувства протеста. Он вбил себе в голову, что это из-за того, что я казалась себе неуклюжей.
И понеслось.
— Держи спину ровно, Нахаленка. Не брыкайся, плавнее. Ты же не хочешь лишить меня последней здоровой ноги? Молодец. Еще прямее, а теперь быстрее!
Сейчас он величественно и в то же время легко кружился, полностью подняв руки перед собой. Так он показывал мне па. Иногда по четыре, а то и по пять раз повторяя одно и то же.
Поразительно, насколько же он нежен. Где тот воин, который сверкал глазами и рубил руками в самом начале? За суровой внешностью окружающие редко замечали в нем мягкость. Но со мной, с матерью, а теперь и с дочерью, он обращался так, словно мы были сделаны из фарфора.
Князь ускорялся. Он буквально завораживал врожденной грацией.
Но вот в нашей дружбе-недружбе наступил переломный момент. Это значит, я только сдала выпускной экзамен. Он знал, что от него требовался династический брак. Тянул время. Сомневался, нужен ли юной девочке вояка, весь покрытый шрамами, с перспективой сложить голову в очередном побоище… Ведь так и было! Две страны каждый год ждали, что он объявит о помолвке с Аурелией.
И тут резкий поворот. Мелодия будто взорвалась на разрозненные трели. Мне восемнадцать, ему тридцать два. Я льну к нему в танце, мы целуемся. Он теряет голову, а, точнее, взлетает под самый потолок. Сегодняшняя я завороженно гляжу вверх, где он кружится, забыв, что под его ногами когда-то был пол. Широкие фалды котты придают ему сходство с сорванным ветром цветком.
И вдруг, там наверху, его застигает оглушительная тишина. Он падает и какое-то время пытается вернуть себе равновесие, балансируя на одном колене. Отчаяние, неверие, боль на разрыв — от того, что маленькая девочка оказалась просто маленькой девочкой. Чуда не случилось.
Любимый, прости. Меня тогда почти не было на этом свете.
Родерик поднимается. Мелодия собраннее и злее, но в ее глубине я слышу, что ничего не поменялось. Да и движения те же… Теперь заметно, как он устал. Каждый полный оборот — это воля и послание. Он будет продолжать, хотя все кончено. Не остановится. Каждый день в течение многих лет Родерик не перестанет за мной приглядывать. Больше не будет легко и игриво, больше никакой надежды. Но чувство не погаснет.
Скрипка рыдает, альт вторит… Любовь — это не только радость и вдохновение. Иначе возлюбленный/возлюбленная не отличались бы от шоколадной плитки. Любовь — это сколько себя ты готов отдать, не требуя взамен ничего. Свой комфорт, а, может, свою жизнь?
Готов ли ты уйти в тень, если тебя просят исчезнуть? А потом превратиться в ее ангела-хранителя с обожженными крыльями…
Кажется, я тихонечко всхлипывала. Эта часть его танца самая тяжелая. Но проняло не только меня… Тьма покинула светильники и танцевала вместе со своим обладателем — на стенах, на потолке, между застывшими людьми, на столах и на блюдах. Фересия услышала танец, и магия Родерика обрела свободу даже во дворце, который распирало от разного рода заглушек.
Очередной виток. Логика подсказывала, что последний. Далекая скрипичная ария приближалась. Крещендо. Родерик снова оторвался от пола. Но теперь ему точно так высоко нельзя. Силы на исходе. Он в любой момент потеряет равновесие.