Я раздраженно оглянулась через плечо, надеясь послать сообщение работнику, который отвечал за кондиционеры в межсезонье.
И тут появился он.
Он стоял в открытом дверном проеме, уставившись на меня — на нас с Мэттом — с выражением полного шока и отвращения на лице, когда он увидел открывшееся перед ним зрелище: руки Мэтта обхватили меня за талию, а его лицо уткнулось в мою шею. Я обняла Мэтта за шею, закинула ногу ему на бедро и прижалась к нему всем телом. Сделав два неуверенных шага назад, Дэниел покачал головой. А затем исчез.
— Нет, Дэниел! Подожди! — Позвала я.
Я была словно в дурном сне. Я хотела пошевелиться, но не могла. Все происходило как в замедленной съемке. Я не осмеливалась отпустить Мэтта, но должна была. Я должна была догнать Дэниела. Мне пришлось остановить его и объяснить, что то, что он увидел, было совсем не тем, что он
Я повернулась к парню, стоявшему рядом со мной у стойки бара.
— Извините, не могли бы Вы оказать мне услугу? Проследите, чтобы мой друг не упал? — Взмолилась я, убирая руки Мэтта со своей талии и высвобождая свои ноги из его.
Незнакомец в баре посмотрел на меня так, словно у меня загорелись волосы, но, когда я отошла в сторону, а Мэтт начал падать, он схватил его и прислонил к стойке. Я не стала задерживаться, чтобы посмотреть, что произойдет дальше, а выбежала за дверь. Дэниел был в полуквартале от меня, целеустремленно шагая к своей машине.
Я побежала за ним и окликнула его по имени, но он не отреагировал и не обернулся. Вместо этого он сел в машину и уехал, завернув за угол; шины взвизгнули, когда он умчался в темноту.
Глава 24
Дэниел
Хаос
Я в ярости ПОМЧАЛСЯ ПРОЧЬ ОТ ДОМА МЭДИСОНОВ. Если бы я остался, то не смог бы себя контролировать. Никогда в жизни я не испытывал такого непреодолимого желания причинить кому-нибудь боль, но я должен был избежать ссоры. Как, черт возьми, я объясню, что ударил Мэтта Миллера по лицу? Мои руки дрожали, когда я вцепился в руль.
Ведя машину вслепую, я каким-то образом добрался домой живым, в животе клубился жгучий ком ревности, а в груди разливалось ужасное чувство. Это была не сердечная боль. Боль — это тупая боль, а в ней не было ничего тупого; осколки стекла то и дело вонзались в мое сердце, выкручивались, а затем с силой вытаскивались. К тому времени, как я добрался до своей квартиры, мое дыхание было затруднено, и я с ужасом понял, что нахожусь на пороге очередного приступа тревоги.
Оказавшись внутри, я упал на диван, зажав голову между коленями, глубоко и размеренно дыша и массируя плечо. Дважды за последние несколько недель эти симптомы, которые в течение нескольких месяцев были лишь отдаленным воспоминанием, вновь проявлялись. Оба раза они были вдохновлены этими непродуманными отношениями с Обри Прайс. Когда во дворе произошел первый всплеск беспокойства, всего через несколько мгновений после того, как я рассказал Обри о своих чувствах к ней, я был поражен волной паники, но не удивлен. В конце концов, я только что открыто признался в своих чувствах к одному из учеников в классе Мартина Брауна. Кстати, о глупостях.