— Обними меня. Обними, пожалуйста. Скажи другое. Скажи важное.
Шевелиться не могу. Молчу. От чувства вины сдохнуть охота. Фурия сама оборачивает плечи. Только сейчас чувствую боль от разодранной ногтями спины и плеч. Многое сказать хочется, но не в словах спасение.
Обнимаю за талию. Притягиваю к себе. Притискиваю губы ко лбу и замираю. Заржавевшая мышца в груди медленно начинает раскачиваться. Не хотелось бы, чтобы запускалась. Сам себя своим поступком убил. А Кристина, дурочка наивная, воскрешает зачем-то.
«Я не хочу терять тебя. Без тебя не хочу, понимаешь?»
Понимаю. Блядь, как же сильно понимаю.
— Я ненавижу тебя. — шелестит еле слышно.
— Я себя тоже ненавижу. — отзываюсь убито.
Как же хочется, чтобы она сейчас была той сукой, которую показывала в первые недели знакомства. Не вот этой нежной разбитой девочкой, а злобной мегерой. Чтобы визжала и скандалила. А она — нет. Хрупкая и ранимая, слабая, уязвимая. Ласковая такая. У самой слёзы из глаз, а она меня гладит, успокоить пытается. Желание оттолкнуть её и уйти зашкаливает. Не заслуживаю я её. Но не ухожу. Оставить не могу. Сильнее сдавливаю девушку. Она в ответ тоже крепче обнимает. Прячет лицо на шее. Слёзы чувствую. Дрожь её болезненную. Скрываемую панику. Лучше, чем себя, её чувствую и не понимаю, как мог хоть на секунду поверить в то, что все её действия были игрой. И меня прорывает. Качнувшись к ней, трусь мордой о плечо, позволяя накопившейся соли выйти.
— Я люблю тебя, Кристина. Так сильно люблю, что жизни без тебя не вижу. И никогда не прощу себе, что так поступил с тобой. Обещал всем стать, защищать, а в итоге похлеще насильника растоптал. Лишил девственности, а потом оскорбил, обидел… Как ты можешь сейчас всё это говорить? Как вообще прикасаешься?
— Ты не ранил. Ты исцелил. Если даже я не понимаю, то куда тебе… — её слова хлещут розгами по внутренностям. Сцепив зубы, разве что не всхлипываю. До хруста Кристинку прижимаю. — Только не отталкивай меня. Не бросай, Андрюша.
— Тогда ты брось. Оттолкни. Прогони, Кристина.
— Не дождёшься. — коротко хохотнув, хватает голову и старается от своего плеча оторвать, а я не могу ей свою слабость показать. — Посмотри на меня, Андрей. Скажи мне в глаза, что любишь. Скажи, что всё хорошо.
Как может быть хорошо? Люблю, конечно. Но нихуя не хорошо.
Как могу, стираю слёзы о футболку и смотрю в тигриные глаза. Едва увидев её меня, они по новой жидкостью наполняются.
— Только ты не плачь, любимый мой. — бомбит осипшим шёпотом. Рёбрами ладоней рваными движениями стирает дорожки. — Я за двоих выплакала. А ты у меня сильный. Очень-очень сильный. Моя стена и опора.
Она улыбается.
Как можно улыбаться?
— Какая из меня, блядь, опора? — сиплю, отвернув голову и утирая слёзы. — Разве что дряхлая. Ты лучшего заслуживаешь, Кристина. Самого лучшего. И это, как оказалось, не я. Обещал, что плакать только от счастья будешь, а сам… — голос глохнет.
— Моя опора, идиот. — невесело смеётся Фурия. — Что бы ни случилось, с тобой лучше, чем без тебя.
— Кристина. — выдыхаю и закусываю уголок губы. Как ей сказать? Кладу ладонь на её щёку. Ласково провожу большим пальцем. — Не прощай меня.