Не могу, блядь, смотреть на неё.
Зажав зубами сигарету, подхватываю с пола носки и трусы. Выхожу из комнаты, но истерический крик, напоминающий вой раненного зверя, тормозит. До хруста пальцев или дерева, не разбираю, что именно трещит, сжимаю дверной косяк. Опускаю голову вниз и зажмуриваюсь.
Надо думать логически. Не слетать с катушек. Если она и врала об изнасиловании, то понимала, что я ей целку собью. Какая тогда цель? В чём игра? Ладно, поманить, подразнить и обломать. Это понять могу. Но не понимаю той хуйни, что случилась только что. Да и реакции тела… Нельзя притвориться, что у тебя мурашки, нельзя так смотреть. Или можно? Да блядь! Если сейчас уйду, то правду не узнаю никогда. Надо дожать её, но перед этим остыть.
Как бы не разносило от боли, вынуждаю взять себя в руки. Продышавшись, скуриваю ещё одну сигарету. Чётким шагом захожу в спальню. Когда вижу ревущую, свернувшуюся на постели Фурию, прижавшую колени к груди, сердцу не хватает места для нормальной работы. Словно рёбра вокруг него сжимаются, как каменные ловушки из приключенческих фильмов. Больно видеть её. Больно её голос слышать. Но от её плача невыносимо мучительно становится.
Останавливаю поток мыслей влюблённого пацана и, скрипнув зубами, выцеживаю:
— Я иду в душ. У тебя пять минут, чтобы придумать правдоподобное оправдание, иначе, Богом клянусь, Кристина, я тебя задушу.
Она дёргается. Всем телом. Как от удара ногой под дых.
Лежачего не бьют. — проскакивает в голове голосом разума.
Его не бьют. Его добивают. — отзывается тёмная сторона.
Выбираю ту, где меньше боли сулят.
Мне похуй. Мне только что по сердцу дубиной с гвоздями вмазали. Я же не реву. А, сука, подмывает. Дерьмово.
Выдыхаю. Вдыхаю до скрипа лёгких. До надрыва тканей. До остановки сердца. Но, блядь, воздуха не чувствую. Ни табачного дыма, ни вонючих Пахиных духов, ни запаха пиццы. Только её. Лето. И кровь. Девственную кровь Кристины Царёвой.
Блядь.
Прочёсываю пятернёй по волосам. Подмечаю надувшуюся на лбу шишку. Пульсирующую боль в висках и лобной части.
Похуй. Хуйня всё это. Мелочёвка. По сравнению с ревущим адом внутри грудной клетки. Там черти такой адский костёр разводят, что в конце и пепла не останется.
Дверь в ванную не закрываю, прислушиваясь к звукам в квартире. Слышу плач Крис. Закусываю язык. Зубами в кровь рву. На кой хер мне это надо? Спросите чего попроще!
Раздеваюсь. Стягиваю с обмякшего члена презерватив и швыряю на пол. На ладони остаются кровавые разводы.
Вашу ж мать!
«Для меня ты первый в более важных вещах. Эмоционально для меня куда больше значит то, что ты был первым, кто поцеловал меня, кто вызвал такие реакции в моём теле и желания в душе.»
Первый…