Глава 16
Яд, наркотик, смерть — всё это её губы
Я был на грани. Стоял на самом краю, едва не сделав шаг в пропасть. Стоило столкнуться с голой Фурией в квартире сослуживца, и всё, что топил внутри себя в последние две недели, вырвалось наружу. Я был близок к тому, чтобы изнасиловать её. В прямом, блядь, смысле. Меня не останавливало то, что она сухая, как древесная щепка, что перепуганная до полусмерти, что заливалась слезами и умоляла остановиться. Мне выбило все пробки и снесло крышу настолько, что единственное, остановившее безумную жажду, это признание Кристины в том, что она подверглась насилию.
Я не могу простить себе того, что заставил её проходить через этот кошмар во второй раз. Но ещё сильнее желание голыми руками разорвать того, кто сделал это с моей Фурией. Я не лучше той мрази и способен это признать, но облегчения это осознание не приносит.
Как бы меня не разносило, я не имел права брать её силой. Даже тупо, мать вашу, касаться её и просто думать об этом.
И сейчас, спустя полтора часа истерики, когда она билась в моих руках, рыдала и умоляла не делать этого снова, Царёва дрожит. Эта дрожь не покидала её и когда в кровати лежали, и пока одевалась, и в ванне. Её гневные фразы и обвинения мало меня задевают. Но вот страх в скрипящем голосе, нездоровый блеск в расширенных зрачках, сбитое дыхание и нежелание вообще кому-либо рассказать о том, что какая-то мразь принудила её к сексу, всё это вскрывает мне рёбра и колупается ржавым гвоздём в сердце.
Я говорю, что ненавижу её до полного безумия. И это голая, ничем не прикрытая правда с одной загвоздкой. Я просто не способен произнести "люблю" и заменяю его антонимом.
И в эту секунду, глядя прямо в тигриные глаза, переполненные слезами, не могу признаться, пусть это чёртово признание и висит на кончике языке. Возможно, всё дело в том, что раньше я это уже говорил, а закончилось всё ничем. С Царёвой у меня ещё меньше шансов, чем было с Алей. А после того, какой хуйни натворил, даже думать о ней права не имею. Но как справиться с собой, когда она так близко? Когда опиумные губы, покрытые каплями воды и царапинами, всего на расстоянии выдоха? Когда мои руки сдавливают тонюсенькую талию? Когда бесформенная футболка сводит с ума похлеще тех блядских тряпок, что она таскала? И как оставить её одну в таком неадекватном состоянии?
У самого в душе гремучая смесь из яда, сожаления, отвращения к самому себе, эйфории и возбуждения. Несмотря на ужас произошедшего, Крис меня заводит. Сильно. Неконтролируемо. Но приходится справляться с возбуждением, ибо теперь я и пальцем её не коснусь.
— Фурия. — выдыхаю, успокаивая бушующие чувства. Накрываю ладонью её щёку, ласково гладя большим пальцем скулу и висок. — Хватит уже психовать. Я повёл себя как животное, но это не значит, что я последняя скотина, ебущая всё, что движется.
Она, встрепенувшись, поднимает вверх янтарный взгляд из-под ресниц. Смотрит с недоверием и опаской. Те же эмоции и в тихом голосе сквозят:
— Ты не спал с Танькой?
Насколько надо быть идиотом, чтобы подумать, что она ревнует? Я непроходимый и неизлечимый дебил, но всё, что отражается сейчас в её глазах и в мимике, даёт такую надежду.
Склоняюсь ниже, коснувшись губами кончика носа. Фурия кладёт ладони на грудь, удерживая на расстоянии.
— Нет, Кристина.
— Ты её целовал? — не сдаётся ненормальная.
Я честно стараюсь не улыбаться, но это пиздецово сложно. Качнув головой, мягко, но неотвратимо притягиваю девушку вплотную. Зарываюсь лицом во влажные волосы цвета молочного шоколада и хриплю:
— Нет. Ни её, ни кого-то ещё. Если тебе станет легче, то я настолько помешался на одной мелкой Фурии, что не могу думать ни о ком другом.
— Андрюша. — всколыхивает воздух маленькая, прибиваясь ближе. Трётся щекой о плечо. — Я тоже. Понимаешь? — переводит на меня растерянный взгляд. Скатываю глаза вниз. — Старалась избежать этого, но не смогла. Я просто дурею от тебя. И ничего не могу с собой сделать. Меня так сильно тянет. Безбожно просто!
— Кристинка…