– Ничего. Речь о другой травме. Травме глаза, ещё в восемнадцать. И после микроинсульта упало зрение во втором… на самом деле, вижу я далеко не очень хорошо. Хотя сын называет это ёмким термином «хреново».
– А как же вы пишите?! – искренне изумился я. Уверен, не я один, а все, кто с ней знаком, задаются тем же вопросом.
– Сын предлагает отвечать дежурной шуткой: «Руками!», – подтвердила мою догадку о частоте вопроса женщина. – Хотя скорее уж носом. Принюхиваюсь, приглядываюсь, в мощную лупу через мощные очки смотрю, буквально уткнув нос в холст… Получается далеко не идеально, но на подарки друзьям годится. Все хвалят, поддерживают. А мне и приятно, я продолжаю. Вон, в дальнем углу уже видишь сколько готовых картин скопилось?
Я чуть отстранился и наклонился в бок, заглядывая за неё. Дальний угол комнаты был попросту завален штабелями картин — позади стола громоздились друг на друге мощные стопы холстов самых разных форм и размеров, пестревших яркими цветами. В том числе и буквально — в глаза бросалось яркое поле подсолнухов под небом, затянутым свинцовыми тучами, и красочный букет в вазе, написанный на миниатюрном квадратном холсте.
Меня поразило то, что банка, в которой стоял букет на этой миниатюрной картине, была стеклянной. То есть она была нарисованной, но нарисовали её ТАК, что я готов был поклясться: я смотрю на настоящее стекло, какое оно есть у трёхлитровой банки. В сочетании с луговыми травами это смотрелось… надо купить эту картину жене и вопрос с восьмым марта досрочно закрыт. Возможно даже, что не на один год! Нет, едва ли. Но тем не менее…
– Простите, Марина, а вы их продаёте?
– Кого? – вроде бы искренне удивилась она моему вопросу. С чего бы? Вроде очевидный.
– Картины, разумеется. Они прекрасны!
– Ну вы мне льстите, Борис, – она кокетливо засмеялась. – Нет, пока не продаём. Всё прошу сына выложить где-нибудь, а он вечно чем-то занят… Моими делами, бумагами разными и… прочим, потому и возразить-то ему нечего, – она устало засмеялась. – Приходится дарить друзьям.
– Ну, везёт же друзьям, что тут ещё скажешь, – я улыбнулся и развёл руками, словно за что-то извиняясь. – Так, ладно, позвольте я… уберу их.
Меня отвлёк шум из коридора, чётко из-за спины. Обернувшись на это до боли знакомое шуршание фирменного пакета сети универмагов, я встретился взглядом с высоким парнем лет двадцати с небольшим на вид. Картина получалась под стать художнице, конечно, поскольку маслом: я согнулся к холстам, что бы их поднять и убрать с дороги, а парой метров позади в коридоре согнулся её сын, вернувшийся домой и ставивший на пол массивные пакеты с едой. Мы буквально стали отражениями друг друга, комично согнувшись и замерев в немой сцене.
– Мама… а кто это? – с лёгкой тревогой поинтересовался парень, пристально поглядывая на меня.
– Это Боря, наш сосед из сто двадцать... шестой, Борь?
– Всё верно, Марина Владимировна. Здравствуйте, я Борис, приятно познакомиться, – я вышел к пареньку и протянул руку для приветствия. Прекрасно поняв его сомнения, я решил задать довольно специфичный вопрос, который сразу всё прояснит: – Сан Саныча там внизу не видели? Опять загорает под «жигулём» своим?
– Ладно, принято, – кивнул парень и пожал мою ладонь.
– Что, простите? – я милостиво позволил ему исправить ответ на более нейтральный.
– Так точно, говорю, на посту, – новый знакомый не упустил возможности. – Сергей меня зовут, очень приятно, Борис. Какими судьбами к нам?
– Да вот, к Елизавете Павловне зашёл, поговорить хотел, а её не оказалось. Матушка ваша услышала, позвала помочь слегка. Ну, теперь уж вы и сами, я пойду наверно?
– Ну хоть чайку, – парень расставил руки и улыбнулся.
– Нет, ну чайку… – задумчиво протянул я, соглашаясь.