Неудачный я заход выбрал, крайне неудачный! Если в Москве бушевала золотая осень в сопровождении бабьего лета, то здесь, как сказала бы моя бабушка, «будто Мамай прошёлся» — вся листва давно осыпалась, а деревья щеголяли влажной почерневшей корой, от чего смотрелись максимально непрезентабельно.
– Вижу, вы уже и сами поняли, что ляпнули нечто несуразное, молодой человек, – усмехнулась старушка и погрозила мне пальцем. – Не стоит лукавить, не стоит! Вы проделали немалый путь, тяжёлый, так не тратьте времени попусту и спросите прямо о том, о чём хотели.
– Ничего-то от вашего поколения не утаить, – усмехнулся я, издалека заходя на тему предстоящего разговора. – Вот и Антонина Сергеевна сразу догадалась, что я с вопросом к ней пришёл. Как она, кстати, не знаете?
– Да что ей будет, я вас умоляю! Со дня на день домой вернётся. Уже названивает мне из больнички, все уши прожужжала, рассказывая, какой вы чудесный мальчик и как вы её спасли.
– Ну, я от части и виноват в…
– Даже не смейте! – перебила меня бабуля. – Не смейте брать на себя чужой вины, даже из вежливости! Она сама дурёха старая, а вы с ножом у горла её не заставляли этот злосчастный торт есть. Будто она про свой диабет не знала, ха! Он у ней уже лет пятнадцать, всё она о нём плачется. Ещё небось и инсулин при вас колоть постеснялась, как водится. Нет, Боренька, в случившемся нет ничьей вины, кроме самой Антонины, зарубите это себе на носу!
– Спасибо, – я с трудом выдавил из себя улыбку, но получилась скорее вымученная, чем искренняя — даже я это понимал. – А вот ещё, не менее кстати: а Антонина Сергеевна не упоминала случайно деньги…
– Какие деньги? – тут же напряглась Елизавета Павловна, резко сменившись в лице и «сделав стойку» на меня — повернувшись всем торсом ко мне, она приосанилась и как-то по-звериному собралась, точно вспомнив боевую молодость и приготовившись метко бить мне в челюсть. Уж не знаю, с чего пошли такие ассоциации, но её приготовления вызывали лишь их. Внутреннее чутьё подсказывало: бабушка заподозрила во мне афериста и без боя сдаваться не будет. Проблема в том, что я-то нет! Я не аферсит, нормальный я!
– Да дочка её ругалась на нас — на меня и врачей скорой — что деньги какие-то пропали. А я не брал, клянусь вам! Да и врачам я склонен верить. Ситуация какая-то крайне неприятная получается, а я… даже и не знаю, как быть, как доказать, что денег я не брал. Раз вы с Антониной Сергеевной в хороших отношениях, может, попросите её урезонить дочь, что бы она не раздувала шумиху? А то там вплоть до обращения ко всяким органам, включая внутренние. Я в целом не против даже помочь Антонине Сергеевне с дочерью и просто дать ей эти сорок тысяч — сумма не сказать что неподъёмная и критическая для меня. Однако с моей ипотекой… боюсь, придётся немного подождать.
– Ох, Боренька, опять вы чужую вину на себя взять хотите… – укоризненно произнесла бабуля, расслабляясь. Потом внимательно посмотрела мне в глаза, достала мобильник и начала тыкать в крупные кнопки, подслеповато щурясь.
А пока она щурилась и вглядывалась в крупные клавиши своей «колоши», я задумался: ну ладно телефон санатория не стал искать, а что бы у Марины Владимировны номер Елизаветы спросить и не мотаться? И вот я всегда такой, а замечать только после удара головой начал? И как только Кира меня терпит, господи?
Стоп. Я что, своего рода признался в покраже сейчас, согласившись возместить и упомянув ипотеку? Меня посодють, а я — не воруй… Ну твою же мать… не мой день.
Пока я паниковал всем сознанием, бабуля продолжала борьбу со стареньким мобильником. Не без труда справившись с устройством и найдя в нём требуемый номер, бабуля приложила аппарат к уху. Даже я услышал раздавшиеся в нём гудки, равно как и голос с «того конца».
– Да, алло? – сказал голос.
– Алло, Антонин, привет ещё раз. Это Лиза.
– Хто?!
– Лиза! – она едва не закричала в трубку. – Тетеря глухая.
– Да сама такая! Я руку меняла, трубку к другому уху приложить. Привет, от старых штиблет! Чего тебе? Забыла что, али вспомнила?
– Да спросить вот хотела: а у тебя деньги дома были какие? Наличность там, отложенные.
– Так да, были. Тысяч сорок, кажись, с мелочью. Сорок три, точно! А чего?