Воспользовавшись суматохой, разбойник тихо приказал слуге выяснить имена молодых кабальеро, посмевших добиваться внимания дочери идальго, и собрать о них какие получится сведения. Дон Стефано вынужден был признать — отставной лейтенант нашёл благопристойный способ ввести дочь в круг равных ей по происхождению дворян, не тратясь на дорогие наряды. Разумеется, молодые сеньоры, как бы сильно они ни были очарованы красотой блестящей наездницы, через какое-то время отойдут от первого впечатления и задумаются о существенном, то есть о приданом, но среди них может оказаться и человек, готовый пренебречь денежными соображениями.
Дон Стефано чувствовал, что сам чуть не стал таким человеком, но урон, нанесённый его здравомыслию, оказался не настолько силён. Пока кабальеро тихонько наблюдал за потенциальными соперниками, прикидывая, кто из них лишь мимолётно отвлёкся от своего предмета серьёзных ухаживаний, а кто увлечён и перейдёт к действиям — честным или же нет.
Идальго разрешил дочери посмотреть ярмарочные представления в компании той же старухи, разряженной на крестьянский манер пышногрудой девчонки, а за ними, неуклюже поклонившись отставному лейтенанту, отправился деревенский детина, простоватый, зато здоровенный.
Один из молодых кабальеро, смазливый и хорошо одетый, увязался за девушками на некотором отдалении, но куда больше дона Стефано обеспокоил другой, решивший представиться отцу сеньориты Инес и напомнить о давнем знакомстве с ним собственного отца. Идальго приветливо поговорил с возможным поклонником дочери, просил передать отцу почтение, затем юноша, всего-навсего прапорщик, удалился, а пожилые сеньоры отправились посмотреть других лошадей дона Фадрике.
В голове дона Стефано уже созрел план избавления от всех наметившихся поклонников сеньориты Инес разом. В Тагоне он, готовясь к налёту, затем желая проследить за аферой со льном, оставил своих соглядатаев, а теперь решил привлечь их к личным делам. Самому расторопному велел разыскать хозяйку местного борделя, вручить ей несколько золотых и устроить встречу с ней в храме таким образом, чтобы женщина не увидела дона Стефано. Понимающую ухмылку негодяя пришлось оставить без внимания.
Отдав распоряжения, кабальеро присоединился к своим почтенным знакомым, благо у него имелся благовидный предлог по-прежнему держаться их общества — лошади. Подойдя ближе, разбойник услышал, что разговор перешёл на тагонский лён. Дон Бернардо спросил, что об этом думает его друг, а идальго ответил:
— Я уже не в том возрасте, когда играют мыльными пузырями.
— Вот как? — почтенный комендант огорчился. — Я радовался, что субсидии от казны направлены на благое дело.
— Вспомните историю ландрийских тюльпанов. Вся страна в те годы сходила с ума, сколько людей последнее отдали за цветочные луковицы, а потом пошли по миру!
— Идальго, тюльпаны всяко ведь блажь. А тут — лён!
— Тюльпаны в Ландрии, по крайней мере, растут, а лён в Эспании — не поверю, пока не увижу.
Дон Бернардо задумался.
— Пожалуй, это можно устроить.
Чертыхнувшийся про себя дон Стефано счёл нужным вмешаться в беседу:
— Разве участки и прядильни не проверяют королевские инспекторы, как обычно при выделении средств из казны?
— Хотел бы надеяться, что инспекторы не профаны, — буркнул идальго. — Я ещё мог бы представить пробное выращивание льна, но не в таком количестве, под которое выписывают бумаги на долю в доходах.
— Вы не советуете их покупать? — мимоходом осведомился капитан Фадрике Морено.
— Отчего же? Если у вас есть деньги, которые не жаль потерять, то рискните — вдруг успеете продать документы прежде, чем пузырь лопнет.
— Умеете вы воодушевить, идальго, — слабо усмехнулся меланхоличный капитан.
— Надеюсь, вы, дон Стефано, не впутались в эту затею, и вас в Тагону привели другие дела, — разговор о льне, похоже, надоел сеньору Рамиресу.